Время должно остановиться - Олдос Хаксли

Напротив, слишком обширная рабочая гипотеза приведет лишь к тому, что уже известно, становясь догмой и исключая другие возможные варианты.

Помимо прочего, религия также является областью исследований. Но проводимых с помощью чисто интеллектуальных, интуитивных методов на несуществующих физически материалах, в чисто духовной сфере реальности и приводящих в результате к созданию рациональных теорий с последующими моральными актами, вытекающими из новой теории.

Чтобы дать толчок, стать мотивом и (на первоначальном этапе) задать направление такому исследованию, какой объем рабочей гипотезы нам потребуется?

Никакого, скажет сентиментальный гуманист; всего пара строк из Вордсворта, ответят юные поэтические натуры. Результат: эти люди на самом деле не имеют никакого мотива для более вдумчивого отношения к исследованию фактов, которые им то и дело встречаются на жизненном пути; такие бесполезны для прогресса теологии.

На другой чаше весов мы имеем папистов, иудеев, мусульман, в распоряжении которых глубоко исторически укоренившиеся и стопроцентно открытые религиозные верования. У этих людей не может быть недостатка в рабочих гипотезах по поводу нематериальной реальности, а это значит, что у них всегда присутствуют мотивы для продолжения работы и приобретения новых познаний. Но поскольку такие рабочие гипотезы слишком скованы догматическими традициями, большинство их ученых богословов лишь подтверждают своими трудами выводы, которые всем заранее известны и приняты как каноны веры. Однако их верования представляют собой смесь из хорошего, менее хорошего и даже плохого. Сохранившиеся записи, которые повествуют о потрясающей интуиции великих святых, проникавших в высшие сферы духовной реальности, соседствуют с хрониками о менее достоверных и бесконечно менее ценных интуитивных исследованиях людей, якобы обладавших паранормальными способностями, на более низких уровнях неощутимого существования. Данные последних неизбежно обрастали всевозможными домыслами, спорными выводами и сентиментальными чувствами, но все равно почитались пусть и второстепенными, но заслуживающими внимания проявлениями божественной сущности. Однако во все времена вопреки путам догматизма, которые накладывали на них избыточные рабочие гипотезы, горстка страстных и упорных богословов продолжала свои исследования, добираясь до той точки, в которой им открывался Свет Истины и где они находили единение с Царствием Небесным.

Для тех же из нас, кто не имеет удовольствия принадлежать к одному из устоявшихся религиозных верований, кто разочаровался в гуманистической и поэтической составляющей религии, кого не устраивает мрак духовного невежества, склонность к пороку или же, наоборот, чрезмерной добродетели, минимальными рабочими гипотезами могли бы стать следующие.

Существует Божественная Сущность, или Царствие Небесное, наличие которого является незримой основой религии во всех ее проявлениях.

Царствие трансцендентально и имманентно.

У каждого человеческого существа есть возможность возлюбить, познать и, в конечном счете, полностью идентифицировать себя с Царствием.

Достижение этого объединительного познания, осуществление подобного высшего слияния на практике и есть смысл человеческого бытия.

Чем больше и обширнее место, которое занимают понятия «Я, Мое, Мне», тем меньше остается духовной территории для Царствия; соответственно и для дао, пути самоуничижения и сострадания Тао, и законов Дхармы по подавлению своих низменных желаний и подготовке к переходу в лучший мир. О чем свидетельствует, конечно же, вся история человечества. Люди всегда нежили свой эгоизм, не желали подавлять его, не понимали, почему им нельзя «наслаждаться свободой самовыражения» и вообще «хорошо проводить время». И они хорошо его проводили, вот только при этом они неизбежно вовлекались в междоусобные войны, заражались сифилисом, устраивали революции, погибали от алкоголизма, становились жертвами тиранов. В отсутствие адекватной религиозной гипотезы у них оставался выбор лишь между какой-то из форм безумия вроде национализма и осознанием своего полнейшего ничтожества и отчаяния. Невыразимые страдания! И тем не менее на протяжении всей своей истории, зафиксированной в письменных источниках, подавляющее большинство мужчин и женщин предпочитали риск и даже вполне очевидную неизбежность таких катастроф напряженной и каждодневной работе в попытках познать Царствие Небесное, открытое для всех живущих. Так что мы в массе своей всегда получали то, чего и заслуживали».

Пока не так уж плохо, отметил Себастьян. Но на будущий год он ставил себе расширенную задачу добавить в текст необходимые дополнения и примечания. Например, рассмотреть Царствие Небесное в его самых высоких проявлениях; отношения между божественной сущностью и личным Богом или Аватаром в человеческом облике и освобожденными святыми. А потом существовали два метода религиозности, которые следовало описать: прямой путь познания Царствия и поэтапный – восхождение через целую иерархию материальных и духовных проявлений, при котором всегда существовала опасность где-то в пути застрять. И кстати, где те заметки, которые он сделал по поводу прощальной речи Хотспера?[91] Он пролистал страницы и нашел нужное место.

«Если ты высказываешь абсолютно все, то слова теряют свое значение. Вот почему никакой четкой философии невозможно вывести из Шекспира напрямую. Но в метафизическом смысле как система красота – истина, которая выражена в поэтической взаимосвязи между сценами и строфами, разлита в белых пространствах между такими даже словами, как «история, рассказанная идиотом и ничего не значащая» («Макбет»), его пьесы встают в один ряд с великими теологическими «Суммами». И конечно, при том условии, что вы сумеете не обратить внимание на негативизмы, которые перечеркивают их смысл, сколько у него отдельных фраз, исполненных необычайной мудрости! Я, например, не перестаю думать о двух с половиной строках, в которых умирающий Хотспер вскользь суммирует гносеологию, этику и метафизику.

Три важные мысли, из которых в двадцатом веке обращают внимание только на первую. Порабощение мысли жизнью стало одной из популярнейших тем. Бергсон и прагматики, Адлер и Фрейд, мальчики из школы диалектического материализма и бихевиористы – кто только не предавался многословным рассуждениям на этот счет. Мозг – не более чем инструмент для создания других инструментов, контролируемый силами подсознания: либо сексуальностью, либо агрессивностью. Продукт общественного и экономического давления; сплетение заранее заложенных в него рефлексов.

Все справедливо до этой точки, но ложно, если отсюда не следовать далее. Поскольку очевидно, что если мозг есть «не более чем», то само это утверждение не может претендовать на истинность. Тем не менее все сторонники теории «не более чем» за него цепляются. Но они не могут быть правы; потому что если бы они были правы, то тем самым доказывали бы ошибочность своего утверждения. Мысль – рабыня жизни, – безусловно. Но если бы она не была и чем-то еще, мы не смогли бы прийти даже к этому частично верному обобщению.