Фантазии женщины средних лет - Анатолий Тосс

– В общем, ей не помогло, а может, даже усугубило, но я скоро перестал ей звонить вообще. Потом на стажировку уехал сюда, в Берлин, а отсюда все другим казалось. Я забыл о ней, да и почему я должен был помнить? И не видел ее больше двух лет. – Стоев снова отглотнул из бокала. – Ты точно не спешишь, потому что мне еще рассказывать? – Вейнер только качнул головой. – Ладно, постараюсь покороче, а то я слишком подробно.

Однажды я вернулся, у меня был отпуск, длинный, пару месяцев. Все были мне рады, я уже был не «восходящей», а «взошедшей» звездой, куча друзей, женщины, каждый вечер пили. Как-то ночью я ехал на такси, не пьяный, но в подпитии, и тут понял, что нахожусь недалеко от ее дома. Попросил остановить машину и вышел, была морозная ночь, хрустел снег под ногами, я был в легкой дубленке, без шапки, в руке букет: мне каждый вечер дарили цветы. Я вдруг остро почувствовал, что хочу ее увидеть, именно сейчас, в эту же минуту. Наверное, я все же был пьяный, потому что она могла выйти замуж, переехать, да все, что угодно. И все же я полез к ней в окно.

Абсолютная дурость, я мог свалиться, сломать ногу, что означало бы конец карьеры, это был второй этаж, я тебе говорил, достаточно высоко, я запросто мог свалиться. Но в стене оказалось много выступов, и я, конечно, отлично владел телом, я и сейчас неплохо с ним управляюсь, но тогда я к тому же легкий был, в смысле веса.

Форточка была приоткрыта, на окне висели занавески из легкого тюля, тогда такие в моде были, и, приглядевшись, я мог различить очертания в комнате. Я метнул в форточку букет и чуть не сорвался, едва успел схватиться за раму с внутренней стороны. Я видел, как она села на кровати, я сразу по движениям понял, что это она. Ясное дело, она спросонья ничего не понимала, только видела чужой силуэт в окне, приятненькое такое ночное пробуждение. Хорошо еще, что не закричала, вполне бы могла, хотя кричать было не в ее натуре. Она встала и подошла к окну, секунду пыталась разобраться, кто это там, что за видение, а потом только преподнесла ладонь ко рту, как бы прикрывая его, и стала отпирать окно. Я ввалился в комнату, она поднесла палец к губам, и я понял, что за стенкой родители.

Знаешь, старик, какое это удивительное ощущение, когда ты рождаешься из ночи, с мороза, немного пьяный, веселый, полный желаний и перед тобой маленькая, сонная девочка, которая ждала тебя, прикрытая лишь длинной ночной рубашечкой. И под рубашечкой этой ничего нет, только дрожащее тепло тела, трепещущее тепло, которое в немыслимом контрасте с твоей грубой зимней одеждой; и ты, даже не снимая перчатки, кладешь руку на упругую грудь, и это чудо, это ощущение, именно из-за контраста тепла и мороза, сна и бодрости, толстой одежды и такой очевидной доступности хрупкого тела. В общем-то я знал, что пришел из ночи и туда же, в конце концов, уйду, в ночь. И она это знала, оттого и возникло это мгновение, очень выделенное, даже отрешенное мгновение, когда ее тепло прямо на глазах растапливало внесенный мною в комнату холод.

А потом я снял перчатки и провел по едва просвечивающему сквозь рубашку и от этого почти призрачному телу, отогревая им руки, вдыхая теплый сладковатый запах прерванного сна, а она вжалась в меня, маленькая, и так и стояла, приникнув.

– Да, – сказал Вейнер, он чувствовал, что ему пора что-нибудь сказать, к тому же так он мог незаметно сглотнуть. – Да, – повторил он и сглотнул снова.

– Часа через два, – продолжал Стоев, –• когда я уже одевался, она все так же сидела на кровати, тихо смотря на меня, только без ночнушки, гибкая, тоненькая. И вдруг, я даже увидел, как она набрала воздух в грудь, видимо, ей непросто было решиться, сказала: «А я замуж выхожу».

«Да, – удивился я радостно, – за кого?»

«Ты не знаешь, – ответила она, как бы в раздумье». Я пожал плечами, мол, какая разница, в конце концов.

«Когда?» – спросил я.

«Через три недели свадьба».

Ты спросишь, старик, стало ли мне грустно? Нет, наоборот, мне стало весело, все это придавало моему ночному приключению дополнительный вкус, пикантность, понимаешь. К тому же я разом облегчился, с меня спадала ответственность за нее, ну, знаешь, хочешь не хочешь, а все равно ощущаешь ответственность за женщину, которая тебя любит. А тут я удачно перекладывал эту ответственность на плечи ее будущего мужа. Хотя он, конечно, не догадывался, что на него переложено.

Так начался второй этап, на сей раз двухнедельный, потому что через две недели я уезжал, а еще через четыре дня у нее была свадьба.

Я снова закружил ее, мы встречались каждый день и проводили вместе каждую ночь. Я не знаю, что она придумывала для своего жениха, для родителей, я не хотел вдаваться в подробности. Наверное, что-нибудь придумывала. Она была хороша, ты же понимаешь, у меня не было недостатка в красивых женщинах, намного красивее ее, но она всех их затмила, во всяком случае, на этот двухнедельный срок.

Все же присутствовало в ней, я уже говорил, что-то почти неуловимое, но она завораживала меня походкой, взглядом, голосом, как она обнимала, как смотрела. Было в ней, было. К тому же тот факт, что у нас оставалось всего две недели, а потом все, потом ничего – тоже добавляло. Будто проживаешь свои последние дни.

Она провожала меня в аэропорту, народу было много, я подошел к ней только на минуту и сказал: «Ну, вот и все, возвращайся в свою жизнь». Она кивнула, она не плакала, такая же внимательная, как всегда, такой же пристальный, молчаливый взгляд. «А ты в свою», – это единственное, что она ответила, и улыбнулась.

Я уехал и не видел ее около шести лет, даже больше, наверное.

– Тебе точно не надоело? – спросил Стоев.

– Нет, ты хорошо рассказываешь. Странно, порой ты такой, как сказать…

– Вульгарный, – подсказал Стоев. Вейнер кивнул. – А порой?

– А порой, – Вейнер задумался. – Порой тонкий и хорошо рассказываешь.

– Я разный, – улыбнулся Стоев, – это ты всегда одинаковый, а я разный. Не понимаешь ты ни хрена в людях. Ты только стандарт можешь оценить.

Вейнер не стал спорить, только пожал плечами.

– Я не видел ее лет шесть. Ничего о ней не знал и не вспоминал, если честно. Иногда она мелькала в памяти, но я никогда не мучился вопросами: что с ней, где она? Знаешь, не до того было, я блистал здесь, в Берлине, да и постоянные разъезды, Европа, Америка, ну, что я тебе-то говорю, ты ведь помнишь. Несколько раз заезжал домой, в основном проездом, но ее даже не пытался найти, может быть, когда ехал, думал, будет время, разыщу, но времени как раз и не находилось.

А тогда, когда я в очередной раз приехал, стояла ранняя весна, март или начало апреля, я шел по бульвару, везде были лужи и грязь, ботинки перепачканы мокрой глиной, но мне было все равно, мне так даже нравилось, плащ расстегнут, на шее болтался шарф, я легко чувствовал себя, знаешь, такое состояние. Она сидела на лавочке и читала. Мне тогда показалось, что это так естественно, что она сидит здесь и читает, мне даже показалось, что я знал, что встречу ее сегодня. И тут же возникло другое странное чувство: будто не существовало этих многих лет, будто я видел ее вчера, и мы договорились встретиться на бульваре, и вот она сидит на лавочке и ждет, как всегда ждала.