Земля имеет форму чемодана - Владимир Орлов

— Вы, Евгений Макарович, — строго спросил Селиванов, — не забыли, что у вас есть Баборыба?

— Баборыба? — сказал Куропёлкин. — И где же она есть?

— Сами знаете, где она, — сказал Селиванов, — и что с ней…

— Что с ней, я не знаю, — сказал Куропёлкин. — И что же, даже при скуке и одиночестве я должен помнить о каких-то бестактностях и перейти на поедание мышей и тараканов?

— Я этого не говорил, — сказал Селиванов. — Просто прошу вас ещё потерпеть. Хотя бы один день.

Через день к Куропёлкину была приведена Баборыба, Лося Мезенцева.

Лёгкая, живая, жизнерадостная, в белом брючном костюме, видно, что избавилась от обесточенности, телом снова пылкая. При этом будто бы готовая следовать любым проявлениям чувств своего повелителя.

— Ну вот, Евгений Макарович, — радостно провозгласил Селиванов, — ваша замечательная Лося соскучилась. Не сопроводите ли её в ваш Шалаш? Кстати, она в совершенстве освоила искусство мимики и жеста.

Лося провела рукой по лицу Куропёлкина и поцеловада его в губы. И сейчас же потащила его из избушки вон, знаками давая понять, что требует любви. И сейчас же.

В предбаннике Лося, будто участница эротических фильмов, принялась сладко-нервно расстёгивать все пуговицы, какие на ней были, и, освобождённая от угнетающих её сегодня тряпок, чуть ли не порвала ремень Куропёлкина и выданные ему в Майами штаны. А потом и сбросила Куропёлкина с мостков в подогретую воду аквариума. Там произошло их озверение (не обрыбление же!), и продолжалось оно под водой, как и в первый раз, две с половиной минуты, видимо установленные кем-то исходя из медицинско-гигиенических, а возможно, и из психологических соображений.

Но и в сухих местах Лося, Баборыба, не успокаивалась и будто бы желала своей страстью проучить заказчика её отлова, увлёкшегося нынче поеданием рыбных блюд. Коли так, то Куропёлкину не было никакого резона избегать этих проучений или втемяшиваний правоты неразумному, они были для него хороши. Тем более что подруга его была упруга, нежна и ненасытна.

— Свершилось! — подытожил Селиванов. — Теперь вам, Евгений Макарович, как порядочному человеку и тем более — моряку, негоже будет нарушать интересы хрупкой, но страстной женщины, напротив, вы обязаны опекать её и слиться с её натурой.

Неделю длилось Пигмалионство Куропёлкина.

Принимать пищу Куропёлкину приходилось теперь в гостиной Шалаша. Дуняша здесь не появлялась, что дало повод для разнообразных соображений Куропёлкина. К его удивлению, его подруга Лося оказалась вегетарианкой. Причём некоторые блюда, чьё явление сопровождалось хлопками одобрения Лоси, были, на вкус Куропёлкина, странными. Суп из кувшинки-купальницы, из её цветов, листьев и корней можно было бы и принять (Куропёлкин, правда, пробовать его не пожелал, ещё чего!). А вот каша из сушёных цветов сурепки показалась ему (и по запаху) отвратительной. Вообще Лося заказывала себе угощения, какими вполне могли морить домашних грызунов, способных распространять инфекции. Тут Куропёлкин вспомнил о крысах с плавательного средства «Нинон», двух больших, одной малой, их он давно не видел. Очень может быть, они остались в Майами. Но за столом Куропёлкин был бдителен, следил, как бы по причине рассеянности не прихватить вилкой из тарелки подруги кусочки салата или второго и не донести их до рта. Да и компоты Лося пила, не исключено, из сваренных мухоморов. Впрочем, не балдела от них, как боги Олимпа или воины из окружения Одина. Удивляло Куропёлкина и то, что речная Баборыба с жадностью поедала дары Океана, морские водоросли, морскую же капусту и всякую, по мнению Куропёлкина, дрянь, типа пошлого существа кукумарии с рисом. Хотя, подумав, рассудил Куропёлкин, пускай ест всё, что ей нравится и что полезно её организму. Да и что он знал о свойствах каких-либо растений? Скажем, подали как-то Лосе суп из лапландских орхидей. Какие такие в Лапландии орхидеи? Ну ладно там, мхи. Об орхидеях в Лапландии Куропёлкин не слышал. Но на вид тарелка лапландской жидкости выглядела прилично, и Куропёлкин от иронии отказался.

Однако положение главного в их совместном проживании (а кого же ещё?) и просто бывалого мужика заставило Куропёлкина обратиться к юной Баборыбе с полезными советами. Занятие было трудным. Одно дело — пальцами, движениями рук и губ пригласить подругу к путешествию в постель и в воду аквариума, другое — объяснить, возможно выросшей в заблуждениях барышне, вкусовую ценность, скажем, цыплёнка табака. Лося, внимательно воспринимавшая доводы Куропёлкина и даже направлявшая нос к объекту рекомендации, тут же нос воротила и будто ругательствами оценивала совершенства, доставляемые, как говорили Куропёлкину, из ресторана «Арагви». За семь дней те же чувства вызвала и рекламная кампания, затеянная Куропёлкиным с прославлением шашлыка по-карски, бакинских тава-кебабов, молочных поросят в соево-гранатовом соусе, осетинского мясного пирога «фычин», острой испанской паэльи, котлет из индейки. Всё было отвергнуто. Да ещё и с каким-то высокомерно-брезгливым хрипом.

Единственно, что согласилась попробовать Лося, скорее всего из вежливости (но воспитывали ли в Лосе чувство вежливости?), были вареники двух видов — с творогом и с вишнями. Вареники неприязнь у Лоси не вызвали, напротив, была съедена и добавка.

Был призван в советчики Селиванов.

— Ничего странного и ничего страшного, — объяснил Селиванов. — Организм вашей подруги развивается и приспосабливается к общепринятым нормам потребления пищи. Было бы хуже, если бы она начала с мяса мадагаскарских муравьедов. А тут всего лишь лютики… Они отцветут… Перейдёт на улитки… Вы и сами будете ими угощаться, они сейчас в моде… Главное, чтобы вам было приятно с Лосей в ночные часы…

В ночные часы оно, естественно…

И не в одни лишь ночные часы…

И тогда Куропёлкин посчитал, что Пигмалион Пигмалионом, взрослый мужик взрослым мужиком, но воспитание Лоси должно было быть ненавязчивым и нежным, без розг и без приглашений барышни в угол. И уж, конечно, не следовало создавать проблемы из-за несовпадения их обеденных интересов, и чтобы эти несовпадения не повлияли на их ночные часы и аквариумные.

Пришла мысль. Вести с Лосей разговоры с помощью изданий с картинками. Сразу выяснилось, что Лосе милы журналы. Прежде всего — гламурные, с моделями одежды и ювелирными новостями.

Лося, прислонившись к плечу Куропёлкина, сама листала журналы и находила картинки ей интересные. Забыл сообщить, что перед тем Куропёлкин предпринял иную просветительскую попытку. Раскладывал перед барышней альбомы из серии «Музеи мира» и иногда даже делал паузы в просмотрах, однажды, скажем, минут пять держал перед глазами Лоси «Шоколадницу» Лиотара (без всякой будто бы сверхзадачи), но вызвал лишь зевоту просвещаемой им девы. Иногда, правда, Лося оживлялась, это — в случаях присутствия на героинях полотен парчовых одежд, мехов и драгоценных украшений. Интерес, с почёсыванием переносицы, несомненно, вызвали у Лоси купеческие портреты и их современная разновидность — картины бескорыстного ретушёра Шилова, подарившего москвичам, без всякого с их стороны желания, музей имени Шилова.