Последний викинг. Ярость норманнов - Сергей Степанов

– Насчет бани – это очень мудро!

– Греки согласились дать дань, и они присягали друг другу. Греки целовали крест, а Олега с мужами его водили присягать по закону русскому, и клялись те своим оружием и Перуном, своим богом, и Волосом, богом скота, ибо они были язычниками. Уходя из Царьграда, князь Олег прибил свой щит на вратах города. Были и другие походы, но не столь удачные. Мой прадед князь Игорь собрал десять тысяч кораблей и пошел войной на греков. И пришли, и подплыли, и стали воевать страну, и попленили землю по Понтийскому морю, и Суд весь пожгли. А кого захватили – одних распинали, в других же, перед собой их ставя, стреляли, хватали, связывали назад руки и вбивали железные гвозди в головы. Когда же пришли с востока воины – Панфир-деместик с сорока тысячами, Фока-патриций с македонянами, Федор-стратилат с фракийцами, с ними же и сановные бояре, то окружили русь. Русские же, посовещавшись, вышли против греков с оружием, и в жестоком сражении едва одолели греки. Русские же к вечеру возвратились к дружине своей и ночью, сев в ладьи, отплыли. Феофан же встретил их в ладьях с огнем и стал трубами пускать огонь на ладьи русских. И было видно страшное чудо. Русские же, увидев пламя, бросились в воду морскую, стремясь спастись, и так оставшиеся возвратились домой. И, придя в землю свою, поведали о ладейном огне. «Будто молнию небесную, – говорили они, – имеют у себя греки и, пуская ее, пожгли нас; оттого и не одолели их».

– Меч великана Сурта! – вскричал Харальд, и крик его был столь громогласен, что задремавший боярин Вышата встрепенулся на коне.

– Тише, Харальд! Ты распугаешь всю дичь! – остановил его Ярицлейв. – Кто этот Сурт? Грек?

Взволнованный Харальд сбивчиво рассказал о Рагнарёке, когда Сурт коснется огненным мечом земли и сожжет весь мир. Ярицлейв покачал головой:

– Грядет Страшный Суд, и архангелы изольют на землю фиал гнева Господня! И поделом нам за наши великие грехи! Но греки не архангелы, а такие же люди, как мы с тобой. Греческий огонь сотворен человеческим ухищрением. Греки умны и учены. Мы получили от них святое крещение, грамоту и божественные книги. Много доброго можно перенять у греков. Но как же пронырлив, лукав и надменен этот народ! Недаром у нас говорят: «Он обманул, потому что грек». Нас они презирают, как диких зверей. И не только нас, но и все иные языци. В своей непомерной гордыне они почитают себя превыше других народов, мнят себя господами, а весь мир – своими рабами. Их заносчивое обращение познали на себе и моя прабабка княгиня Ольга, побывавшая в Царьграде, и мой дед Святослав, воевавший с греческим царем, и отец мой Владимир, крестивший наш народ. Придет время, когда мы отплатим за надменность! Но я не собираюсь действовать опрометчиво. Всему свой черед. Я уже говорил тебе, что намереваюсь сделать стольным градом Киев. Оттуда недалеко до Царьграда. Когда-нибудь мои ладьи войдут в Суд, но я не хочу, чтобы их сожгли греческим огнем.

– Как же защититься от молнии? Только боги способны на это.

– Хотят слухи, что ладейный огонь питает горючее зелье, которое поджигают и пускают из медных труб. Но греки хранят тайну ладейного огня как зеницу ока. Если выведать состав огненного зелья, можно зажечь галеры греков так же легко, как они пожгли наши ладьи. Ты храбр и умен, Харальд, – выведай тайну греческого огня. Таково твое испытание!

– Господин, я выполню любое повеление, но признаюсь, что даже не ведаю, с чего начать. Мне следует отправиться в Миклагард?

– Да, и наняться в царскую дружину. Греческие цари охотно принимают варягов. У них служит много урманов, свеев и данов. Они с радостью примут такого добра молодца, как ты.

– Конунг, я хочу послужить вам!

– Ты и будешь служить мне. Скрой свое происхождение, назовись чужим именем и наймись простым дружинником, дабы не вызвать ничьих подозрений. Греки ведь коварны, у них повсюду глаза и уши. Ты будешь моим оком во вражеском лагере. Каждые полгода Вышата – а боярин посвящен в мои замыслы – будет посылать к тебе лазутчиков под видом гостей, торгующих мехами и медом. Передавай через них все, что разузнаешь о греческом огне. Когда мы нагрянем к ним с большой ратью, попробуй вывести из строя их дьявольские трубы, извергающие огонь.

Харальд призадумался. Он сам просил испытать его, но надеялся, что речь пойдет о военном походе во славу конунга Гардарики. Вместо почетного дела Ярицлейв предлагал ему быть лазутчиком в далеком краю. В душе Харальда шевельнулось подозрение, что конунг желает отослать его подальше от Эллисив. Возможно, он даже задумал избавиться от дерзкого чужестранца, заглядывающегося на его дочь. Харальд вспомнил рассказ берсерка об Амлете, отправленном в Энгланд с письмом, в котором его предписывалось казнить. Не пошлет ли боярин Вышата бересту, в которой от имени конунга попросит греческого царя убить Харальда? Наверное, Ярицлейв Мудрый угадал сомнения своего собеседника:

– Если между нами не будет полного доверия, лучше не затевать дела.

– Господин, я согласен. Но позвольте обговорить условия нашего договора. Мы сидим на высоком холме. Подходящее место, чтобы обменяться клятвами, ибо на моей родине принято давать клятву, стоя на высоком месте или хотя бы поставив ногу на возвышение. Поклянитесь, конунг, что выдадите за меня вашу дочь Эллисив и поможете мне взять власть над Норвегией, если я выполню ваше поручение в Миклагарде.

Ярицлейв по-отечески потрепал юного викинга по плечу и сказал со смехом, что Харальд напрасно верит в твердость клятвы. Князья дают их по обстоятельствам и нарушают, когда видят в этом выгоду.

– Конунг, ваше слово крепко, как булат!

– Будь твоя воля! Я клянусь святыми Борисом и Глебом, печальниками за нашу землю.

Харальд сразу же насторожился. Разное толковали о гибели братьев конунга. Дело это сомнительное, как и сама клятва. Вдруг конунг клянется с тайным умыслом и потом подошлет убийц, которые застигнут его врасплох? Вслух он сказал:

– Господин, ваши святые братья почитаются в вашей стране столь же повсеместно, как мой святой брат в Норвегии. Однако дело, которое мы с вами задумали, имеет такую важность, что лучше уж нам поклясться Господом нашим Иисусом Христом.

– Что же, поцелую крест!

Ярицлейв вынул из-под ворота нательный крест, освященный в Йорсалире. Харальда опять кольнули сомнения. «Маленький крестик у конунга, – думал он. – А вдруг он схитрит и объявит, что невелик грех отказаться от крестного целования, ибо крест был мал». Лучше бы конунг поцеловал дубовый крест семи локтей высотой, установленный у дороги перед въездом в Ракомо.

– Ты торгуешься, словно купец из Хольмгарда, – сказал конунг. – Впрочем, твоя настойчивость даже радует. Теперь я убедился, что ты очень любишь мою дщерь.

Харальд не знал, любит ли он деву из Гардарики, и висы не могли подсказать ответ. Скальды часто воспевали войну и очень редко пели о любви. Да и опасно было сочинять висы о чужих дочерях и женах. Скальд Оттар Черный как-то произнес любовные стихи об Астрид, ставшей женой Олава и матерью Магнуса. Конунг Олав разгневался и приказал бросить скальда в темницу. Оттар Черный последовал совету своего дяди Сигвата Сигвата и сочинил в течение трех ночей хвалебную драпу об Олаве, тем самым заслужив прощение. Он дал спасительной драпе название «Выкуп головы» по примеру скальда Эгиля, который тоже спас свою жизнь хвалебными стихами о конунге Эйрике Кровавая Секира.