Агасфер. Чужое лицо - Вячеслав Каликинский

– А если я сойдусь с мужчиной и он пригласит меня провести ночь у него?

– Тебя? Да кому ты нужна такая!

Настроение было напрочь испорчено.

Портниха-баронесса приняла Соньку без радости: женщины при первой же встрече почувствовали друг к другу неприязнь. Однако выбора у них не было: баронессе нужны были клиенты, чтобы кормить сына, а Соньке – платье.

Выслушав пожелания клиентки и обмерив ее, портниха назначила дату готовности: и цену: рубль. Готово будет послезавтра к вечеру. Сонька покачала головой и выложила последние деньги:

– Два рубля. Завтра утром! Я должна забрать платье в половине седьмого утра!

– Торопитесь жить, мадам? – усмехнулась баронесса. – Хорошо. Платье будет готово к утру.

Вернувшись к Шурке-Гренадерше, Сонька еле достучалась до хозяйки: та ложилась спать рано. Идя вслед за зевающей во всю щербатую пасть хозяйкой, Сонька передала ей про возможные ночные проверки, и Шурке это сообщение совершенно не понравилось:

– Ни днем ни ночью от тебя покоя нету, Софья Ивановна! Теперь еще и ночные проверки. Скажут: полиция, а на самом деле варнаки с топором. Нет, Софья Ивановна, придется мне от квартиры тебе отказывать. Себе дороже выходит! Или брать с тебя поболее. За беспокойство, значить…

– Хорошо, завтра поговорим, Шура! Хотя я, как ты понимаешь, этих ночных гостей не приглашала. Трех рублей хватит?

– И на хозяйство пару целковых. Пятерик на круг выходит. А не ндравится – скатертью дорожка!

– Слушай, Шурка, я тебе с весны уже столько денег передавала… Ты же знаешь, я не жадная! Но пока мне… трудно.

– А мне какое дело? Нету денег – выметайся!

– Погоди, дослушай! Я знаю, деньги у тебя есть, – заторопилась Сонька, которой пришла в голову неожиданная мысль. – Дай четвертную в долг, я через две недели с процентами верну.

– Четвертную! – запричитала хозяйка. – Совсем ты, Софья Ивановна, с ума соскочила. Да я такие деньжищи и в руках-то не держала!

Махнув рукой, Сонька пошла на свою половину, слыша возмущенное квохтанье насчет «агромадных» деньжищ. Повалилась на постель и накрыла голову подушкой.

Минут через пять подушка начала сползать вниз: кто-то явно тянул ее! Сонька рывком села и уставилась на хозяйку, стоящую у кровати в необъятной ночной рубашке.

– На неделю дам, – заявила Шурка. – Под расписку, при свидетелях – как положено. А отдашь вдвое. Иначе – никак! Ты, Софья Ивановна, опять в бега намылишься, а я что делать стану?

– Ты с ума сошла! Такой процент даже майданщики в тюрьме не берут! – схватилась ладонями за щеки Сонька. Но сама радовалась, и ладоши ее скрыли довольную улыбку: значит, деньги нашлись!

⁂

После утренней проверки Сонька дважды обошла Александровский базар. По раннему времени народу здесь хватало, однако публика имела свою специфику: все не столько покупали, сколько продавали. Оборванцы в немыслимых отрепьях несли в кабаки ночную добычу – какую-то рванину, украденную или снятую с мертвецки пьяных обывателей. Вторыми по численности были попрошайки, трясущиеся от неутоленной утренней жажды. Они досаждали Соньке больше всего, хотя она предусмотрительно надела поверх приличного платья арестантский халат.

Время домохозяек или господской прислуги, отправляющейся на рынок за свежими продуктами, еще не наступило.

Многие принимали Соньку за фартовую бабу, пытались всучить медяки и утащить куда-нибудь в укромное местечко. Отбиваясь как только можно было, Сонька рыскала глазами по немногочисленным вывескам, досадуя, что не удосужилась спросить у Шурки или корешков про точное местонахождение мастерской (или лавки?) Найденыша.

«Надо взять с собой Шурку и вернуться попозже, – подумала Сонька. – Попозже, когда угомонится вся эта пьянь и проснется хотя бы один полицейский…»

Она уже повернулась, чтобы отправиться домой, когда попала в настоящую засаду. Трое рослых оборванцев, дыша свежим перегаром и держась сомкнутым строем, прижали Соньку к углу какой-то лавки. Двое схватили за руки, третий приставил к горлу нож.

– Шевельнешься, сука, – зарежу! – прохрипел тот, что с ножом.

Сонька, почувствовав, как из-под лезвия за воротник побежала тонкая струйка крови, замерла, не сомневаясь: зарежет!

Заметили кровь и товарищи оборванца с ножом.

– Не жми так! – прикрикнул один. – «Клифт» кровью замараешь – кто отстирывать будет?

Не отпуская Сонькиных рук, оборванцы принялись обшаривать ее тело, срывать халат. Заметив, что под ним у нее надето нарядное платье, налетчики возликовали:

– Ну, Теха, какую бабенку засек! Платье-то господское прямо! Не меньше двух целковых кабатчик любой отвалит, ежели не порвем, не испачкаем!

Убрав нож, главарь схватил Соньку за горло, сдавил:

– Сама платье сымешь, сука, али с покойницы сымать будем?

Чувствуя, что задыхается, что у нее подкашиваются ноги, Сонька еле смогла кивнуть: сама! Сама, только живой отпустите!

– Теха, руки-то ей отпусти – как она платье-то сымет? Ну ты, профура, быстренько сымай «клифт». Дернешься – всю рожу исполосую!

Ощущая на горле мертвую хватку, Сонька ухватила подол и стала поднимать его. Подняла до половины – дальше мешали туго застегнутые на поясе пуговки.

– Ну, чего застряла?

– Да у нее то ли пуговицы тут, то ли пояс мешает… Смотри-ка, а бабенка ничего, аппетитная, чистая, белая! Чичас платье сдрючим, ее и попользовать не грех!

Один из налетчиков, не утерпев, грубо полез щупать темный треугольник волос – белья Сонька не носила.

– Да успеешь ты! – выкрикнул второй. – Пуговицы расстегнуть надо, а то не сымем. Где же эти пуговицы проклятые?

Соньку развернули, наклонили вперед.

– Ой, братцы, я не могу терпеть больше! – кто-то стал мять Соньке зад, раздвигать ягодицы…

И вдруг хватка ослабла. Послышался высокий голос:

– Что, оглоеды, на скусненькое потянуло? А ну, пустите бабу!

Насильники вяло запротестовали, но Соньку отпустили. Вне себя от стыда и боли, она стала торопливо одергивать платье. Потом нерешительно оглянулась. Позади налетчиков стоял рослый мужчина в малиновой рубашке, плисовых штанах, заправленных в короткие сапожки-хромачи. Какой-то «иван»? Откуда он тут взялся?

– А ну, брысь отседа, крысиная порода! – тем же необычно высоким голосом скомандовал Сонькин спаситель.

Налетчики попытались отстоять добычу:

– Степа, мы в своем праве!

– Базар обчий, Степа…

– Она тут давно крутилась! Зачем она тебе, а? Ты ж и так зажиточный, Степа!

Не говоря ни слова, Степа вынул из-за спины обломок сабли и резанул неровным острием одного из противников. Тот завизжал по-бабьи, держась за полуотрезанное ухо. На Соньку брызнула струйка крови, она потеряла сознание и уже не видела, как ее защитник, сделав шаг вперед, крест-накрест ударил саблей по лицу второго налетчика. Третий, не дожидаясь своей очереди, помчался прочь.