Главная тайна горлана-главаря. Книга 4. Сошедший сам - Эдуард Филатьев

Оба вопроса заслуживают того, чтобы поломать над ними голову. Во всяком случае, обратим на них внимание – они перед нами ещё встанут.

Добавим к этому ещё одну деталь: Маяковский вновь отказывался от договора, под которым стояла его подпись. Он же сам обещал представить Госиздату «драму» и «роман» в срок. И вдруг взял и отказался от своего обязательства. Это вновь напоминает о «молитве», которую поэт произнёс в еврейском лагере «Нит гедайге» под Нью-Йорком, когда там отмечался праздник «Йом-Киппур». Этой «молитвой» («Кол Нидре» – «Все обеты») произносивший её отрекался от всех своих договоров и обязательств.

Как бы там ни было, но 8 октября Маяковский покинул Москву.

15 октября он был уже в Париже.

А накануне (14 числа) нетерпеливая Лили Брик отправила во Францию послание с напоминанием:

«Про машину не забудь…

Завтра утром начинаю учиться управлять».

А Юсуп Абдрахманов записал в дневнике:

«Растут кадры “честных” чиновников-подхалимов. Выиграет ли от этого партия и революция? Сомнительно».

С кругосветным путешествием и на этот раз у Маяковского ничего не получилось. Видимо, у тех, кто затевал этот вояж, основательно поменялись планы. И в ответном письме поэта, отправленном Лили Юрьевне 20 октября 1928 года, вновь зазвучали знакомые нотки:

«К сожалению, я в Париже, который мне надоел до бесчувствия, тошноты и отвращения…

Разумеется, ни дня больше двух месяцев я в этих дохлых для меня местах не останусь…

Люблю и целую тебя, родненькая. Обнимаю Оську и лобызаю Бульку.

Твой С ч е н».

Обратим внимание, что, несмотря на явный раздор, случившийся в «семье» в 1928 году, в письмах Лили Юрьевна именуется «родненькой», а Осипа Максимовича Маяковский, «обнимая» и «лобызая», ласково называет «Оськой».

Но как ни «тошно» было Владимиру Владимировичу находиться за рубежом, порученное ему задание он намеревался выполнить исправно. Потому и обещал вернуться в Москву сразу же по истечении данного ему двухмесячного срока.

Одним из первых, с кем Маяковский встретился в Париже, был его старый приятель Лев Александрович Гринкруг, занимавшийся во Франции финансовыми делами и не собиравшийся возвращаться в СССР. О чём говорили старые друзья после полуторагодовой разлуки? Вполне возможно, они обсуждали и намечавшееся кругосветное путешествие поэта. Но так как оно не состоялось, возникает вопрос: а чем же занимался тогда во Франции Владимир Маяковский? Неужели главным его занятием за границей было лишь приобретение «автомобильчита», как стала называть желанную автомашину Лили Брик?

Над этими вопросами размышлял и Аркадий Ваксберг, написавший:

«Если исключить (а стоит ли исключать?) отсутствие (или, напротив, наличие) соответствующих указаний Лубянки, то, по всей вероятности, главной помехой его кругосветному путешествию, которое так и не состоялось, был не столько "автомобильчит", сколько "американская тайна", о которой Лиля что-то знала, а что-то не знала».

Элли Джонс сама решила приехать в Европу, и необходимость Маяковскому плыть в Америку отпала сама собой. Поэтому в том же письме появились строки, которые для Лили Юрьевны могли показаться загадочными:

«Сегодня еду на пару дней в Ниццу (навернулись знакомицы) и выберу, где отдыхать. Или обоснуюсь на 4 недели в Ницце или вернусь в Германию.

Без отдыха работать не могу совершенно!»

О какой «работе» шла речь в этом письме? И что за «знакомицы» так внезапно «навернулись» Маяковскому?

Некоторая отгадка содержится в предпоследнем абзаце письма Маяковского – поэт упоминает некоего Хайкиса и спрашивает у Лили Юрьевны:

«Был ли у тебя т. Хайкис? Он размилейший».

Об этом «размилейшем» человеке в 13-ом томе собраний сочинений поэта говорится весьма кратко:

«Хайкис Лев Яковлевич, работник Наркоминдела».

И всё. Но мы ведь уже встречались с ним, только тогда он именовался Леоном Хайкисом (и даже Леонидом Гайкисом) и занимал пост 1-го секретаря советского полпредства в Мексике, одновременно являясь резидентом ОГПУ в этой стране. Именно Леонид Хайкис (Гайкис) пробил Маяковскому визу на въезд в Америку. И, видимо, он помог достать поэту деньги (500 долларов), требовавшиеся для внесения залога при въезде в страну.

В 1928 году Хайкиса из Мексики отозвали (он пять лет потом проработал в системе Профинтерна). Леонид Яковлевич возвращался в Москву и встретился в Париже с Маяковским. Надо полагать, Хайкис был в курсе того, что в Ницце поэта поджидает Элли Джонс с дочерью, и вполне мог (проконсультировавшись с резидентом ОГПУ во Франции) познакомить Владимира Владимировича с теми, кто будет сопровождать его в пути (вот откуда могли взяться эти «знакомицы»).

А «работать» во Франции поэт собирался над пьесой, которую обещал Всеволоду Мейерхольду. Лили Брик об этом знала.

Но Мейерхольд в тот момент (вместе с Зинаидой Райх) тоже находился во Франции. С ним переписывался Илья Сельвинский, тоже создававший пьесу для его театра.

Всеволод Эмильевич покинул страну Советов ещё летом, покинул внезапно, породив тем самым слухи о том, что назад он не вернётся. Мы уже писали о том, что в советских газетах тотчас началась кампания травли уехавшего режиссёра, многие требовали закрыть ГосТИМ. Маяковский и Брики были во всех подробностях осведомлены об этом. И приехавший в Париж поэт наверняка встречался там с Мейерхольдом. Но об этом в маяковсковедении нет ни словечка.

Зато личной жизни поэта, оказавшегося в Париже, его биографы уделяют внимание самое пристальное. Так, неожиданных «знакомиц», с которыми поэт отправился в Ниццу, довольно подробно описал Бенгт Янгфельдт, назвавший также и «настоящую цель» этого вояжа на юг Франции:

«"Знакомицами" Маяковского были две говорившие по-французски молодые женщины, которых Маяковский взял с собой, чтобы скрыть настоящую цель поездки – встречу с Элли Джонс и их дочерью, проводившими лето в Ницце. Поездка заранее не планировалась – о том, что обе Элли находятся во Франции, Маяковский узнал случайно, встретив в Париже общую нью-йоркскую знакомую».

Две приведённые нами фразы противоречат друг другу. Если «настоящей целью поездки» была встреча Маяковского с Элли Джонс и дочерью, то как же могло случиться, что поездка эта «заранее не планировалась», а о пребывании во Франции двух Элли Владимир Владимирович «узнал случайно»? Янгфельдт явно что-то напутал.

Кстати, из рассказа Янгфельдта следует, что «знакомицами» Маяковского были две молодые россиянки (про француженок не понадобилось бы уточнять, что они владеют французским языком). Это явно были юные эмигрантки, с которыми, как мы помним, Маяковский усиленно «работал» в прошлый свой приезд в Париж. Воспоминания, оставленные об этой «работе» Эльзой Триоле, теперь воспринимаются совсем по-другому: