Ассегай - Уилбур Смит

Маниоро дал хороший совет. С вершины холма им открылся прекрасный вид на узкую, поросшую густой травой долину. Гниющие, распухшие от газов туши лежали на самом виду, причем половина их оставались нетронутыми.

Между тем морани внизу перестроились. Достигнув определенного пункта, шеренга разделилась надвое. Сверху этот четкий, отлаженный маневр напоминал поставленный опытным хореографом танец. Две шеренги образовали петлю, которая охватила небольшую лощину. Когда они сошлись, старший воин подал сигнал, и все охотники повернулись лицом вовнутрь. Вокруг лощины как будто выросла стена из щитов и копий.

— А вот львов я не вижу, — сказала Ева. — Вы уверены, что они не убежали?

Получить ответ она не успела — лев поднялся вдруг в полный рост из обожженной солнцем бурой травы, лежа в которой он оставался совершенно незаметен. Еще молодой, зверь впечатлял своими размерами и силой, проступавшей в каждом его движении. Короткая грива состояла из редких клочков рыжеватой шерсти. Поднявшись, хищник оскалился и негромко, но угрожающе рыкнул. В пасти блеснули длинные белые клыки.

Морани ответили на его приветствие своим:

— Мы видим тебя, дьявол! Мы видим тебя, губитель нашего скота!

Хор из пятидесяти голосов потревожил и остальных львов, и они, встав из травы, злобно уставились на воинов желтыми, цвета топаза, глазами.

Хвосты их нервно подергивались, из-за обнаженных клыков вырывался сердитый рык, взгляд испуганно метался по сторонам. Звери были еще молодые, и происходящее выходило за рамки их небогатого жизненного опыта.

Распорядитель охоты снова подул в рог, и воины, заведя песню охотников, медленно, притопывая в такт, двинулись вперед. Петля, словно громадный питон, начала сжиматься вокруг четырех львов. Один из хищников попытался было напугать людей, бросившись на них с коротким злобным храпом, но морани выставили щиты.

— Иди к нам! Иди! Мы с радостью встретим тебя!

Натолкнувшись на столь решительное противодействие, хищник притормозил, развернулся и, ворча, вернулся к трем своим товарищам.

Петля затягивалась все туже, и звери, одолеваемые тревогой и страхом, уже не стояли на месте, а расхаживали нервно внутри сужающегося круга, пушили гриву и совершали короткие наскоки на стену щитов, словно проверяя ее прочность.

— Первым не выдержит тот, с рыжей гривой, — предположил граф, и не успел он поделиться своим мнением, как старший из хищников решительно бросился на щиты. Старший морани коротко свистнул и указал копьем на воина, стоявшего непосредственно на пути зверя.

— Качикой! — прокричал он.

Избранный высоко подпрыгнул, благодаря за оказанную честь, и, выскочив из строя, устремился навстречу льву длинными, пружинящими шагами. Оставшиеся в строю поддержали товарища воинственными воплями. Лев заметил человека, повернул к нему и понесся мощными скачками, нещадно хлеща себя по бокам черным хвостом. Сверху казалось, что через лощину пронеслась буро-коричневая молния.

Их разделяли считанные ярды, когда Качикой внезапно изменил направление атаки, отскочив влево и выставив навстречу зверю правую руку с крепко зажатым в ней копьем. В следующее мгновение смельчак упал на колено и прикрылся щитом. Острие ассегая было нацелено точно в грудь льву, и зверь налетел на него всей массой. Серебристый наконечник моментально исчез, словно проглоченный. Воин выпустил копье, оставив его в груди хищника, и даже не попытался как-то противостоять обрушившейся на него туше. Сметенный ею, он упал на спину и свернулся в комочек, защищаясь от разъяренного зверя щитом. Торчащий из груди ассегай нисколько, казалось, не ослабил льва, зато еще сильнее распалил его ярость. Царапая щит длинными когтями обеих передних лап, он еще и пытался вцепиться в него зубами, но кожа, высохнув, приобрела прочность железа, и клыки только скользили по ней.

Старший морани подал очередной сигнал, и четверо воинов выбежали из строя. Занятый Качикоем, лев заметил новую опасность слишком поздно. Окружив раненого зверя, охотники обрушили на него град ударов, каждый из которых достигал цели — того или иного жизненно важного органа. С громким предсмертным рыком, долетевшим даже до всадников на холме, лев рухнул на щит, скатился с него на землю, дернулся, вытянулся и замер.

Вскочивший Качикой ухватился обеими руками за копье, уперся ногой в грудь поверженного зверя, вырвал ассегай из ран и, потрясая победно окровавленным оружием, вернулся вместе с четырьмя товарищами в строй. Смельчака приветствовали громогласными воплями. Морани снова двинулись вперед, сближаясь с тремя оставшимися львами. Чем туже затягивалась петля, тем плотнее становился строй и тем меньше шансов оставалось у хищников вырваться из окружения.

В поисках выхода они метались взад-вперед, бросались на упрямо надвигающуюся живую стену, отскакивали и, поджав хвост, отступали. Наконец еще один, набравшись смелости, пошел на прорыв. Атакованный им морани вогнал ассегай в грудь зверю и так же, как его товарищ недавно, упал на спину, заслонившись щитом. На этот раз охотнику не повезло: лев ухватился передними лапами за края щита и отбросил его в сторону. Несчастный оказался полностью беззащитным в схватке с разъяренным хищником. Разорвав когтями грудь морани, лев разинул усеянную длинными зубами жуткую пасть… Череп захрустел, как перезрелый орех. Впрочем, и сам зверь почти сразу умер под ударами набросившихся на него товарищей погибшего.

Два оставшихся льва продержались недолго. Бросившись один задругам на стену воинов, они пали под градом верных ударов — щелкая клыками, скалясь, отмахиваясь лапами от стальных наконечников.

Братья погибшего положили его на щит, подняли на вытянутых руках и, распевая хвалебную песнь, понесли домой, в маньяту. Когда они проходили под холмом со зрителями, граф Мирбах приветственно вскинул сжатую в кулак руку. Морани в ответ разразились дикими воплями.

— Вот смерть, достойная мужчины, — с непривычной торжественностью заявил немец и погрузился в молчание.

Потрясенные случившейся на их глазах трагедией, все долго не могли произнести ни слова. Первым снова заговорил Отто:

— Вся этика охоты, которой я придерживался до сих пор, представляется мне теперь искусственной и лживой. Разве может называть себя настоящим охотником тот, кто не выходил против этого великолепного зверя, вооруженный одним лишь копьем? — Он повернулся в седле и посмотрел на Леона. — Это не просьба, Кортни. Это приказ. Найдите для меня льва. Взрослого, с черной гривой. Я сражусь с ним пеший. Без огнестрельного оружия. Один на один.

На ночь остались в маньяте Сонджа. Уснуть долго не удавалось из-за барабанов, отбивавших ритм по погибшему на охоте морани, стенаний женщин и воинственных песен мужчин.

Встали перед рассветом — и сразу в путь. Выглянувшее из-за восточного эскарпа Рифтовой долины солнце щедро плеснуло на край неба ярких золотых и алых красок, заставив путников жмуриться и моментально согрев озябшие члены. Величественный рассвет словно стал эпилогом к драматичному эпизоду с охотой, расшевелив застывшие было чувства, разогнав тучи, в тени которых увязло настроение, явив красоту окружающего мира и вызвав восторг перед мелочами, еще недавно казавшимися обыденными и малозначительными: бойко порхающим перед лошадьми зимородком с лазурной грудкой; гордым орлом, плавно реющим на раскинутых крыльях в облитом золотом небе; детенышем газели, тыкающимся мордочкой в материнские сосцы; ягненком, бесстрашно, с любопытством взирающим на людей большими, мягкими и слегка влажными глазами.