Единородная дочь - Джеймс Морроу

— Иногда, он мне все-таки брат.

Билли шумно вздохнул:

— Так ты считаешь, что ты — сестра Господа нашего Иисуса?

— Считаю, потому что это правда. По-вашему, это богохульство?

— Это не просто богохульство, Шейла из «Луны». — Беседа получалась малоприятной. Впервые за столько лет глаз-фантом Билли дал сбой, в него словно назойливая соринка попала, которую невозможно было вынуть. — Это…

И тут — знак! Яркий, недвусмысленный! Подобно тому как Святой Дух сошел на Спасителя в виде голубя, сейчас к ним летела обычная на первый взгляд чайка. Но Билли было ясно, что это не простая птица. Глаз-фантом словно раскалился добела, из глазницы в мозг сочилась расплавленная магма. «Как же ясно Господь изъясняет свою волю, — подумалось Билли в тот момент, когда чайка уронила большую черно-белую лепешку помета. — Как точен язык Небес».

«Знак» плюхнулся женщине прямо на бровь и сполз вниз по щеке.

— Черт! — выругалась она, вытираясь перчаткой.

— Чада Агнца, смотрите! — обратился Билли к Древу Жизни. — Царство Антихриста рухнуло! Весна сойдет на Новый Иерусалим, а вместе с ней и наш Спаситель!

Вот только вода не причинила ей никакого вреда.

И еще — никакой саранчи на ребрах.

Древо взорвалось громогласными возгласами радости, и с десяток золотых яблок упало в воду.

«Слава богу, что есть суд, — подумал Билли. — Слава богу, что есть инквизиция. Умудренные опытом судьи разрешат головоломку раз и навсегда. Они решат, что ждет Шейлу из «Луны» — смертная казнь или помилование; выяснят, кто она — еретичка или сам Антихрист, обычная строптивая еврейка или обреченная на вечные муки нечисть».

И этот суд, поклялся Билли, его сын ни за что не пропустит.

Сатану тошнило. Перегнувшись через борт «Боли», он блевал над Тихим океаном.

Рвота лавиной обрушилась в воду, словно из рога изобилия. Эндрю Вайверн изрыгнул восемь тонн сои, захваченной и проглоченной прежде, чем она успела облегчить массовый голод в Судане 1997 года. Дьявола вывернуло бурным потоком свежезамороженной плазмы, которую он урвал у канадских больных гемофилией. Он выплюнул тысячу пузырьков похищенного интерферона, предназначавшегося для пекинской онкологической клиники. Откашлял гору мелочи, собранной на прошлый Хэллоуин калифорнийскими школьниками для ЮНИСЕФ.

— Вас что-то тревожит? — участливо спросил Антракс, окинув взглядом только что образовавшийся архипелаг.

— Кац, — прокашлявшись, выдохнул Вайверн, у которого жгло в горле от только что совершенного пожертвования.

Какой хитрой пуповиной он связан со своим врагом, какой адской нитью? С этой женщиной, бросившей коварную фразу: «Пусть тот из вас, кто без греха…» Что она о себе возомнила? Останавливает добровольцев Билли, лечит от алкоголизма подругу, подставляет руки под зловонную рвоту, спасает ей жизнь, раздает бесплатные обеды. Ох уж эта Кац с ее теплоизоляцией.

— А что с ней не так?

— Эта сучка развила бурную деятельность.

— Но ее же схватили. Милк собрался выставить ее в Цирке.

Рождаемые пораженным проказой языком, сочащиеся сквозь гниль зубов, слова Антракса все же успокаивают.

— Сделает он это или нет, еще не факт. Разве что мы ему немного подсобим. Когда прибываем в Джерси?

— Через месяц. Не стоит нервничать, сэр. За нее никто не заступится.

— Я по опыту знаю, — возразил Вайверн, поглаживая тыльной стороной ладони пересохшие и распухшие губы, — что от христиан всегда нужно ожидать подвоха. Тогда с Галилеем все шло к тому, что они замучают его до смерти, я был абсолютно в этом уверен. Помнишь мое пари с Августином?

— Да уж, вы тогда проиграли кругленькую сумму.

— Триллион лир, Антракс. Целый триллион.

Государственная тюрьма Нью-Джерси напоминала гнездо земляных ос: этакий пространственный лабиринт из камер, коридоров и лестниц. Ее обитатели были отгорожены от внешнего мира не столько камнем, сколько замысловатой путаницей бесконечных переходов, спусков, винтовых лестниц. Любого беглеца в два счета сбила бы с толку бессистемность внутреннего устройства подземелья. Тем не менее тюрьма была оборудована в соответствии с последними достижениями науки и техники: дневное освещение, солнечные батареи, кондиционеры. Ногти у строптивых папистов выдергивали мигающие разноцветными индикаторами роботы. Тела гомосексуалистов растягивали на компьютеризованных дыбах. Ядерные реакторы раскаляли металлические раздвоенные языки, которые жалили неопределенщиков до тех пор, пока те не признавали свои заблуждения и не начинали умолять о принятии в лоно истинной церкви. Лишь на самом нижнем уровне, куда поместили Джули Кац, царила атмосфера средневековья.

С каждым днем камера № 19 казалась ей все меньше и меньше. Сырые стены как будто постоянно сближались, подчиняясь болезненному воображению Эдгара Аллана По. Своих сокамерников Джули знала по именам. Это были крыса Бикс — меховой шар на лапках, крыса Феба — тощая и настырная, всюду сующая свой любопытный нос, и крысенок — коротышка с огромными глазами и мягкой, как у котенка, шкуркой. Настоящая Феба, по подсчетам Джули, уже отходила свой срок и где-то на прошлой неделе должна была произвести на свет маленького Мюррея Спаркса, вопящий, слюнявый комочек плоти.

Несмотря на полную изоляцию от внешнего мира, Джули буквально ощущала, как молва о ней расходится по всей Республике. Что ни час на экранах кабельного телевидения Джерси разворачивалась очередная серия эпопеи о Шейле. Вот уже четыре месяца, как на первой полосе «Нью-Джеру-залем таймс» мелькали заголовки «Шейла схвачена», «Шейла брошена в подземелье», «Приближается суд», «Второе Пришествие неизбежно». Восторженно трезвонили церковные колокола, патрульные катера инквизиции постреливали в воздух разноцветными ракетами. «Суд приближается, — думала Джули, — все повторяется. Христос перед Пилатом, Жанна перед французскими священниками. Гори, еретик, гори». Каждую ночь ей снилось, что она тонет в море крови. Она просыпалась взмокшая от пота, соломенный тюфяк вонял, как воды пролива Абсекон. Страх Джули был липким на ощупь, как клюквенное болото, в котором она очнулась после возвращения из владений Вайверна. Мучила головная боль, желудочные и кишечные колики.

Послышалось бряцание ключей: точно так же когда-то звенели монеты, сыпавшиеся из автоматов стертой с лица земли «Тропиканы». Вошел Оливер Хоррокс. Тюремщик не вызывал у Джули никаких отрицательных эмоций. Скорее наоборот: он был одним из бывших читателей «Помоги вам Бог», и его неоапокалиптизм был куда более шатким, чем считало начальство. Хоррокс никак не мог решить, как он относится к Джули. То он считал ее виновной во всех бедах Джерси — от низкой урожайности пшеницы до так и не наступившего Второго Пришествия, а то вдруг втихую приносил ей свою порцию бисквита.

— Фу! — отпрянул Оливер Хоррокс, завидев крысиную сходку. — Ну вот, самый чистый город на земле и… крысы. Слишком уж глубоко закопались, вот в чем проблема. На такой глубине от крыс никуда не деться.