Закон военного счастья - Николай Басов

– А кто же тогда способен? – снова спросил тот же человек, теперь Ростик его заметил. Это был Вершигора. Определенно, это подтверждало идею о ловушке, но теперь поздно было об этом размышлять.

– Необходимы выборы, – отчеканил Рост, – тогда мы и узнаем, кто способен, а кто нет. – В кабинете возникла совершенно мертвая тишина. Пришлось Ростику продолжать. – Может быть, выбранное, а не самопровозглашенное правительство начнет понимать, что помимо войны есть еще вариант дипломатического контакта, переговоров, торговли.

– Зачем с ними разговаривать, если сила за нами? – удивилась Галя, старательно не замечая первой части Ростикова предложения.

– В том-то и дело, – вздохнул Ростик, – что сила совсем не за нами. Итак, сотрудничество и союз – вот ключевые слова тут, в Полдневье. А не война. Иначе все эти расы, многие из которых куда лучшие солдаты, чем мы, люди, давно бы друг друга уничтожили.

– Им не давало уничтожить друг друга расстояние, – быстро проговорил Председатель.

– Несколько сот километров – ерунда, – ответил Ростик, даже не задумываясь, как грубо прозвучал его ответ. – И для людей, и для прочих. Тем не менее все стремятся прийти к статус-кво, чтобы не мешать соседям. Иначе, я подозреваю, соседи объединяются и уничтожают беспокойных и неумных дурачков. – Он помолчал и уже куда менее уверенно добавил, просто не мог об этом не сказать: – А кроме того, дружба, торговля, умение договариваться – в долговременном плане могут обеспечить нам настоящую помощь от наших соседей, если это будет необходимо.

– Какую-такую помощь ты рассчитываешь получить от пернатых? – удивился Каратаев.

– И когда это будет «необходимо»? – передразнил Ростика Мурат.

– Это будет необходимо, – твердо ответил Ростик. – Поэтому нужно договариваться и торговать. И в любом случае следует оставить эти имперские замашки, это бряцанье оружием, эту глупую убежденность, что мы всех и всегда можем победить. Иначе в один отнюдь не прекрасный день они победят нас. А нам, позволю себе заметить, достаточно потерпеть лишь одно поражение, и все – человеческая цивилизация будет разрушена. Значит, вместо того чтобы снова и снова испытывать нашу судьбу войной, следует выстраивать успех постоянной работой всех и каждого, разумной организацией и, конечно, бдительностью.

– Правильно, – пробасил Достальский.

И несколько других голосов. Но Ростик уже не очень понял, каких именно. Боль в боку вдруг стала невероятной, она затмила весь свет. И пришлось, зажав бок рукой, отвалиться назад, вытянувшись. И даже на этом жестком, неудобном, тесном стульчике ему стало немного легче.

– Везите его в больницу, – распорядился Рымолов.

А еще кто-то, когда Чернобров уводил Ростика из кабинета, довольно зло, шепотом, так что и голоса было не разобрать – мужской или женский, – проговорил:

– Все это теории. Языком-то мы все горазды…

Возразить на это было можно, да вот сил не хватало. И Рост промолчал. Он и так наговорил больше, чем собирался.

В первых числах сентября Ростик переселился из порядком надоевшей больничной палаты домой. На пару часов он понял старшину Квадратного, который перед самой выпиской даже разговаривать с Ростом перестал – так ему не терпелось избавиться от больницы. Дома его ожидали Ромка и, конечно, Кирлан. Она была грустной, даже не реагировала на предложение Ростика «поговорить» с ней.

Ромка отвык от отца, но довольно быстро стал относиться к нему как к еще одной Кирлан, только чуть более бестолковой и, конечно, более колючей на щеках, а потому опасной при поцелуях. Это навело Ростика на правильную мысль, и он провел тщательную ревизию своих бритвенных принадлежностей, а то прежде до этого руки не доходили. В итоге он нашел еще одну опасную бритву отца, переточил свою, довольно плохонькую, выкованную на местном заводе и уже почти ни на что не годную, и, конечно, очень старательно привел себя в порядок. К первому появлению жены дома после работы он благоухал, как цветочная клумба, и был гладок, словно мраморная статуя.

Но ничего из этого не вышло. Любаня, сначала очень обрадовавшаяся его появлению, вдруг заволновалась, стала дичиться, а уже к концу праздничного – по случаю возвращения Роста домой – ужина и вовсе впала в печаль. Изо всех сил постаравшись расшевелить жену, Рост даже слегка разозлился – именно потому что не нашел в жене ни малейшего желания оказать ему помощь в восстановлении дружеских и супружеских отношений. Но такое у Любани уже случалось, поэтому лишь немного раздосадованный Рост ушел спать в комнату, которую изначально спланировать себе как кабинет, хотя что ему – солдату и бродяге – делать в кабинете, оставалось тайной даже для него самого. Но у отца был собственный стол, вот и он решил сделать себе такой же «закуток», может быть, с видами на будущее.

А виды эти на следующий день стали совсем не такими определенными, как Ростик предполагал. Втягивание еще в одну войну за торфяники, когда на востоке людям требовалось все больше ресурсов для ведения непонятной, полузахватнической-полуоборонительной войны, выглядело глупостью. А в стратегическом плане, в отдаленной перспективе эта война сразу представлялась не подлежащей сомнению ошибкой. Причем такой, что ее требовалось останавливать любой ценой, даже, может быть, устраняя саму администрацию Рымолова.

Но такие серьезные действия требовали подготовки. Хотя бы разведки, хорошего понимания того, что происходило в Боловске за те месяцы, пока Ростика тут не было. К тому же и о возможных союзниках следовало подумать, причем очень крепко. В общем, со сложными ощущениями Ростик еще раз взвесил собственное относительно благополучное положение в городе, сравнил его с видами на будущие войны… И сделал единственно возможный вывод. А именно – стал обдумывать людей, у которых мог бы разжиться информацией.

Сначала он решил потолковать с директором обсерватории Перегудой, но это ни к чему не привело. Перегуда был весь в строительстве нового воздушного шара, возился со спецификациями клеев, пропиткой ткани и прочим в том же духе. Политика – а то, что затеял Ростик, было именно политикой – его не интересовала. Впрочем, он посоветовал Ростику сходить к отцу Петру.

Поднапрягшись, Рост вспомнил священника, который как-то остановил разгул мстительных инстинктов толпы. После разрушений, причиненных черными треугольниками, в городе возникло настоящее поветрие строить с использованием новой, ширской технологии из литого камня. Не чужд ей оказался и отец Петр, который, довольно грамотно просчитав открывшиеся перспективы, разобрал здание бассейна и, используя это место и стройматериал, принялся возводить настоящий храм с хорошими подвалами, приделами и колокольней.

Отправившись на поиски отца Петра, Рост действительно первым делом нашел глазами эту колокольню. Он даже удивился тому, что раньше не замечал ее, ведь она стояла сразу за стадионом, и даже с Октябрьской ее ничто не закрывало, кроме уже начинающих желтеть кленов. Но, оказавшись перед самой церковью, Рост понял, в чем дело – она была здорово изранена. В куполе виднелись дыры от выстрелов тяжелых орудий с черных треугольников, сама колокольня только выглядела законченной, но была, вероятно, этажа на два ниже, чем требовалось, – верхушку ее снесли несколько попаданий тяжелых пушек пурпурных. А передний придел носил следы очень сильного пожара, причем непонятно было – что же в церкви могло так гореть?