Хозяин морей. На краю земли - Патрик О'Брайан

Зыбь, вызывавшая постоянную килевую качку, несомненно, уменьшилась, однако Стивен, лежавший утром на койке с открытыми глазами, почувствовал какое-то неприятное перемещение корабля, не походившее ни на килевую, ни на бортовую качку — это был сильнейший крен непонятно в какую сторону, чего он никогда еще не испытывал. Это кренящее движение подвергало нагрузке набор судна и продолжалось, очевидно, уже значительное время, поскольку в каюте скопилось столько воды, что его башмаки отправились в плавание.

— Падин, — позвал он несколько раз и, не дождавшись ответа, произнес: — Куда подевался этот черномазый ворюга, черт бы его побрал?

— Господь и Дева Мария да пребудут с вами, господин, — отозвался Падин, открыв дверь, отчего в каюте стало больше воды.

— И с тобой да пребудут Господь и Дева Мария, — произнес Стивен, — а также святой Патрик.

Показывая куда-то наверх и несколько раз судорожно вздохнув, вестовой сказал:

— Разгулялся нечистый.

— Пожалуй, что так, — согласился Мэтьюрин. — Послушай, Падин, будь добр, дай мне сухие башмаки. Они в сетке на переборке.

Его каюта почти совпадала с центром тяжести корабля, и тем не менее амплитуда качки увеличилась, так что доктор два раза едва не упал: один раз в сторону, второй — назад. Единственным, кто оказался в кают-компании, был вестовой Говарда, который с испуганным видом произнес:

— Все господа офицеры на палубе, ваша милость. Так оно и оказалось, среди них были даже казначей и Хани, который сменился с «собачьей вахты» и должен был крепко спать. Все высыпавшие на палубу стояли молча. Поздоровавшись, Стивен и сам не произнес больше ни слова. Горизонт был окрашен в пурпур с черноватым оттенком, а по небу в разные стороны с невероятной скоростью неслись огромные тучи, отливавшие темной медью. Повсюду почти непрерывно сверкали молнии, воздух содрогался от могучих раскатов грома, доносившихся откуда-то с кормы, но явно приближавшихся к кораблю. Волны были крутые и приходили со всех направлений, огромные шапки пены на них должны были быть взбиты очень крепким ветром. В действительности же ветер был не более чем умеренным. Однако, при всей его умеренности, он был поразительно холодным и свистел в снастях такелажа, издавая необычайно громкий и пронзительный звук. Брам-стеньги были уже опущены на палубу, и теперь все матросы крепили шлюпки к стрелам двойными концами, натягивая добавочные штаги, ванты, брасы и фордуны, накидывая двойные петли на пушки, закрывая передний люк и горловины брезентом и крепя его прижимными шинами. Появилась Аспазия, сунувшая мордочку в ладонь доктора, прижимаясь к его ноге, словно встревоженная собака. От неожиданного рывка он едва не упал, но спасся, ухватившись за ее рога.

— Держитесь, доктор, — крикнул ему капитан, стоявший возле наветренного фальшборта. — Разгулялась нынче непогода.

— Скажите, ради бога, что происходит? — спросил доктор.

— Что-то вроде шторма, — отозвался Джек. — На полубаке! Мистер Бойл, привяжите ее к кат-балке. Я расскажу вам во время завтрака. Птицу видели?

— Нет. Много дней не видел ни одной. А что за птица?

— Мне кажется, что-то вроде альбатроса или огромной чайки. Она давно преследует нас. Вон она, пересекает кильватерную струю, а теперь поднимается над бортом.

Стивен успел разглядеть огромные крылья и бросился по продольному мостику на нос, чтобы оттуда получше разглядеть птицу. Доктор упал с продольного мостика на шкафут всего с шестифутовой высоты, но его швырнуло со страшной силой, и он ударился головой о казенную часть пушки.

Его отнесли на корму и положили на капитанскую койку. Он казался мертвым, если бы не едва заметное дыхание и с трудом прощупывавшийся пульс. Именно здесь его нашел отец Мартин, выползший из недр корабля.

— Хорошо, что вы пришли, отец Мартин, — воскликнул Джек Обри. — Но ведь вам следовало лежать с вашей ногой… Я послал к вам человека узнать, не следует ли пустить больному кровь, поскольку вы разбираетесь в медицине. Мы не можем привести его в чувство.

— Я бы не рекомендовал кровопускание, — отвечал отец Мартин, ощупав безжизненно болтающуюся из стороны в сторону голову Стивена. — Бренди тоже, — добавил он, взглянув на две бутылки, одну из капитанской каюты, вторую из кают-компании. — Я действительно немного разбираюсь в медицине и убежден, что это не агония — поскольку нет хрипа, — а сотрясение мозга, которое следует лечить отдыхом, полным покоем, темнотой. Я загляну в книги доктора, если это возможно, но не думаю, что они мне противоречат. Думаю, ему будет куда лучше внизу, где бортовая качка ощущается гораздо меньше.

— Уверен, вы совершенно правы, — отозвался капитан и, обратившись к Киллику, сказал: — Позовите Бондена. Бонден, вы не сможете вместе с Колманом и, скажем, Дэвисом отнести доктора вниз, чтобы не растрясти его. А может, вам удобнее использовать тали?

— Удобнее, сэр. Я его не уроню ни за какие сокровища.

— Тогда займитесь им, Бонден, — произнес капитан и, пока закреплялись тали, спросил: — Что вы думаете, отец Мартин? Он плох? В опасности?

— Мое мнение мало чего стоит, но перед нами не простой случай падения с последующей травмой. Я читал, что такие бессознательные состояния могут продолжаться несколько дней, иногда оканчиваясь летальным исходом, а иногда превращаясь в естественный, укрепляющий сон. Если черепные кости целы, то, как я полагаю, зачастую решающим фактором является внутреннее кровоизлияние.

— Все готово, сэр, — заявил Бонден.

Его сопровождали самые сильные моряки, которые стали осторожно, как яичную скорлупу, дюйм за дюймом, спускать доктора вниз, пока он не оказался в собственной койке, которую Падин удерживал от раскачивания. Каюта была мала и несколько душновата, но в ней было темно и тихо; здесь было самое спокойное место на корабле, где среди безмолвия больному предстояло лежать часами.

Полчаса спустя, когда матросы стали опускать на палубу грот-стеньгу, там разразился ад кромешный; предохранительный трос с топа мачты, пропущенный через отверстие для зашлагтовывания, порвался в тот самый миг, когда на судно обрушился теплый ливень. Стена воды была такой плотной, что люди слепли и с трудом могли дышать. С начала ливня до наступления полной темноты шла непрерывная битва с дикими порывами заходящего со всех сторон ветра, сопровождавшимися ударами грома и вспышками молний над самой головой и невероятно крутыми волнами, бравшимися неизвестно откуда: они били судно с такой силой, что, казалось, раздавят его. Фрегат словно налетал на риф, хотя глубины были такими, какие невозможно было измерить ни одним корабельным диплотом. Все это, наряду с обрушившимся на головы изумленных моряков водяным смерчем, сравнявшим на несколько минут уровень главной палубы с морской поверхностью, сопровождалось непрестанным оглушительным громом и огнями Святого Эльма, вспыхивавшими и сверкавшими на бушприте и кат-балках. Времени как такового больше не существовало — оно измерялось борьбой за жизнь в промежутках от одного оглушительного удара грома и вторжения масс воды до другого. В этих промежутках приходилось закреплять такие предметы, как шестерка, колонка компаса и грузовые стрелы, которые гуляли вовсю. Все это время матросы, как бешеные, откачивали помпами тонны воды, которую море и небо без передышки обрушивали на корабль. И все же меньше всего доставалось матросам, работавшим на помпах. Хотя им приходилось трудиться до полного изнеможения, зачастую по пояс в воде, задыхаясь от водяных брызг и дождевых струй, они во всяком случае знали, что им надо делать. Что касается остальных, то они постоянно находились в напряженном состоянии, готовые к любым неожиданностям — неслыханным и смертельно опасным. К примеру, волна швырнула в борт семидесятифутовый пальмовый ствол, который застрял в вантах грот-мачты, в то время как второй его конец с убийственной силой мотался из стороны в сторону, молотя по продольным мостикам и полубаку. Неизвестно откуда взявшийся встречный шквал ударил по немногим штормовым парусам, которые осмелился нести фрегат, отчего корабль вначале остановился, будто натолкнулся на скалу, а затем завалился так, что многие стали прощаться с жизнью. Действительно, если бы в этот критический момент одна из пушек, установленных с наветренной стороны, сорвалась со своего места, то она наверняка пробила бы борт фрегата.