Подлинная история Дома Романовых. Путь к святости - Николай Коняев

Повторим, что по-человечески понятны мотивы поведения патриархов Паисия и Макария. Серьезно рискуя своим положением, они приехали в Россию на заработки, и меркантильные соображения руководили ими во все время пребывания здесь. Обстоятельства благоприятствовали патриархам, и они воспользовались этими обстоятельствами.

Стремясь задобрить константинопольского патриарха, они сообщали, что потребовали у русских давать отчет Константинопольскому престолу в церковных делах, а кроме того, «обаче и обычной милостыни великому престолу, и прочим убогим престолам даянной, надеямся обновитеся, паче ж большей и довольнейшей быти».

И тут можно было бы усмехнуться убожеству целей, которые были поставлены патриархами Паисием и Макарием, если бы ради сиюминутных выгод не приносили патриархи в жертву не только саму Русскую Церковь, судьба которой была безразлична им, но и отношения ее с Восточным православием, ради которого якобы и старались они.

Нет!

Макарий и Паисий не только не смогли повернуть историю и подчинить Константинопольскому престолу Русскую Церковь, но в результате еще более оттолкнули Россию от сближения с греками…

Не будем всецело приписывать Паисию и Макарию погубление православного царства Святой Руси, но вклад в это черное дело они внесли немалый.

Современному читателю, весьма теплохладно относящемуся к православной вере, могут показаться несущественными последствия совершенного Паисием и Макарием преступления против России.

В самом деле, рассуждает такой читатель, все это касается лишь Церкви, а Россия – не только Церковь…

Рассуждение это глубоко ошибочное. Православная церковь и культура, Православная церковь и просвещение были синонимами для русского человека XVII века.

Безоговорочно осуждая самобытность Русской Православной Церкви, Вселенские патриархи объявляли невежеством и все русское просвещение, и всю русскую культуру, существовавшую до сей поры.

Опять-таки можно говорить об изъянах русского просвещения (как, впрочем, и о достоинствах его), но безусловно, что приравнивать его к невежеству было нелепостью. Совершенно неверно, будто в России не стремились овладеть полезными знаниями западной культуры. И стремились, и овладевали, хотя это и непросто было. Другое дело, что, осознавая необходимость заведения регулярных училищ, в которых бы велось фундаментальное изучение иностранных языков, весьма осторожно относились к подбору учителей, совершенно справедливо опасаясь, что под видом полезных знаний будут привнесены ими и разрушительные, враждебные русской православной культуре идеи.

Насколько основательными были эти опасения, свидетельствуют события последующих столетий. Насаждаемая и принятая в господствующих классах культура оказалась настолько инородной для России, что основная масса населения была неспособной воспринять ее. И только в XIX веке начинается постепенное сближение западнической культуры с русской культурой, считавшейся в предыдущие века невежеством.

Трагические же последствия насильственного внедрения западной культуры в Россию мы ощущаем до сих пор. Не случайно ведь великий знаток русского языка писал: «У нас же, более чем где-нибудь, просвещение – такое, какое есть, – сделалось гонителем всего родного и народного. Как в недавнее время еще первым признаком притязания на просвещение было бритие бороды, так вообще избегалась и прямая русская речь, и все, что к ней относится. Со времен Ломоносова, с первой растяжки и натяжки языка нашего по римской и германской колодке, продолжают труд этот с насилием и все более удаляются от истинного духа языка. Только в самое последнее время стали догадываться, что нас леший обошел, что мы кружим и плутаем, сбившись с пути, и зайдем неведомо куда. С одной стороны, ревнители готового чужого, не считая нужным изучить сперва свое, насильственно переносили к нам все в том виде, в каком оно попадалось и на чужой почве, где оно было выстрадано и выработано, тогда как тут могло приняться только заплатами и лоском; с другой – бездарность опошлила то, что, усердствуя, старались внести из родного быта в перчаточное сословие».

И еще об одном последствии урока, данного «вселенскими учителями» на Соборе 1667 года, необходимо сказать. Патриархи Паисий и Макарий сознательно обманывали русских архиереев, выдавая свои убеждения за убеждения всей Греческой Церкви. Они не стеснялись тут и шулерского передергивания фактов, и откровенной лжи.

Расчет был простым.

И Макарий, и Паисий прекрасно знали, что ни патриарх Иоасаф, ни царь Алексей Михайлович, ни другие высокопреосвященные члены Собора не пойдут ради разоблачения их мошенничества на подрыв авторитета всей Вселенской Православной Церкви, они сознательно спекулировали этим авторитетом.

К сожалению, этот «урок» греческой хитрости тогдашними иерархами нашей Церкви оказался усвоенным наиболее успешно. Очень скоро, когда, воспитанные протестантским Западом новые Романовы обрушат жестокие казни на Русскую Православную Церковь, не найдется среди архиереев ни Геннадия Новгородского, ни Иосифа Волоцкого, ни митрополита Филиппа…

Велик был авторитет Вселенских патриархов.

Не дерзал спорить с ними патриарх Иоасаф. Молчали и русские архиереи.

И все же голос в защиту Русской Православной Церкви прозвучал на Соборе!

«Лазарь же окаянный не содрогнувся. Не токмо в покаяние прииде или прощение требова, но во всем противно упорствовал, но и весь Священный Собор неправославным нарече».

А 17 июля 1667 года предстал перед «вселенскими учителями» и Аввакум.

– От невежества все ваше упорство! – сверяясь с книгой Дионисия, начал поучать его патриарх Паисий. – От незнания риторики и диалектики. Ссылаетесь вы на Петра Дамаскина[70], который двумя перстами учил знаменоватися крестом. Разумейте же… Во-первых, книга Петра Дамаскина не всем в нашей Греческой Церкви приятна. Во-вторых, Петр Дамаскин только о двух перстах беседует, только о втором и третьем, которые знаменуют два естества Христова… О прочих же перстах и он не мудрствует… Главное же, надобно постигнуть, что хотя и дозволялось сложение двух перстов ради еретиков-единовольников, то потом было воспрещено. С многими вещами так поступлено. Одни святые отцы повелевали так, а другие повелевали лучше делать. И вам надобно не упорствовать в невежестве, а принять, как мы повелеваем. Все ли тебе понятно, невежа?

Молчал Аввакум.

– Что ты упрямишься?! – недовольно проговорил Макарий. – Вся ведь наша Палестина: и сербы, и албанцы, и волохи, и римляне, и ляхи – тремя персты крестится, один ты стоишь в своем упрямстве!

– Вселенские учители! – наконец ответил Аввакум. – Вам должно быть ведомо, что Рим давно упал и лежит не разгибаясь, а ляхи с ними же погибша, стали врагами православных христиан. Да ведь и у вас, учители, православие пестро от насилия турецкого Магомета. Нешто сами не видите, как немощны вы стали? И впредь приезжайте к нам учиться! У нас, Божией благодатию, самодержство. До Никона-отступника у наших князей и царей православие было чисто и непорочно и Церковь была немятежна. Это Никон-волк с диаволом трямя перстами креститься учат. А первые наши пастыри, якоже пятью персты крестились, такоже и нас благословили. Такоже и Собор при царе Иване в Москве бывый утвердил. А на Соборе том были знаменосцы: Гурий, смоленский епископ, Варсонофий тверской, казанские чудотворцы, Филипп, соловецкий игумен, и иные от святых русских!