Метро 2033. Ниже ада - Андрей Гребенщиков

«Помоги, Господи! — Я склоняю голову и шепчу, безмолвно взываю о помощи. Прошлое, Настоящее и Будущее уже стоят на пороге и нетерпеливо ожидают моего решения. — Ты свидетель, я всегда шел дорогами борьбы, предпочитал честную, пусть и безнадежную битву до последней капли крови, даже если ей предначертано стать человеческой. Но титулы, которыми меня наградят спасенные потомки, — трус и предатель. На все времена, отмеренные тому человечеству, которое мне предстоит спасти… Какая жестокая ирония! Преклоняю колени и закрываю глаза. Слишком много на душе грехов, слишком много пролито своей и чужой крови, чтобы узреть Твой Свет, понять Истину. И все же я всматриваюсь изо всех сил, пытаясь в неизбывной тьме увидеть хотя бы намек, просвет. Но там нет ничего, кроме зеркального отражения…»

Дорога ждет. Мне пора. Еще можно отказаться, уйти, ведь город не проклянет меня и не станет чинить мне препятствий. Он безмолвно примет мой выбор, отпустит и даже не укорит пристальным взглядом в спину — ему привычны человеческие слабости: трусость, малодушие, эгоизм. Я выгадаю еще несколько лет жизни, лишь перестану слышать его беззвучный голос, не смогу видеть рожденные им образы и предам еще одно существо, поверившее в меня. Не сомневайся, мой добрый друг, я пойду до конца, как всегда. И на этот раз — дойду.

Вот восьмигранная башенка, венчающая прилегающий к церкви корпус госпиталя. Как же она похожа на шахматную ладью… Вся жизнь оказалась шахматной партией — страшной в своей безжалостной реальности. Я был ферзем, могущественной фигурой, внушавшей дикий ужас врагам и вызывавшей бесконечное доверие у союзников. Но поле боя, когда-то состоявшее из черно-белых клеток, выжжено дотла, цвета ушли, и теперь уже не разобрать, где зло, где добро… Пешки, кони, офицеры, даже король умерли, растерзанные жестокой и бессмысленной битвой. Кто выжил на той половине? Мой соперник, Кровавый Ферзь, чья душа темнее самой черной ночи. Убийца. Тварь, что простым нажатием кнопки превратила две процветающие, густонаселенные станции в радиоактивную пустыню. Время и долгое заточение под землей потрепали тебя, от прежнего лоска не осталось и следа. Теперь ты седовласый старик, от которого отрекся твой новый король, с коварной легкостью введенный в игру неведомым игроком. Да, Генрих, теперь ты, как и я, лишен родины. Нравится ощущение? Но агония не затянется надолго — две пешки, выдвигающиеся из глубокого тыла, уже метят, сами того не ведая, в новые ферзи. Как же обидно, что наша доска летит в тартарары, и не разглядеть, чей цвет они обретут в конце! Поэтому я просто рискну, сделав ставку на молодость, ее непорочную уверенность в собственной непоколебимой правоте и безгрешности. Мы отыграны, дорогой Генрих, давай же сделаем последний ход!

Замечаю две фигуры, пристально всматривающиеся в провал меж двух больничных корпусов, прикрытый лишь трухлявым шлагбаумом. Это не ваш путь. Сейчас я подниму руку и укажу, надеюсь, верное направление.

Один из пришедших поворачивается в мою сторону и смотрит, но не различает застывшего среди теней человека. Еще можно уйти, спасти себя, выиграть немного времени…

Моя рука поднимается вверх, разрывая спасительную, укрывающую тьму.

Они не спешат, идут медленно, наставив на меня холодные, отливающие металлом стволы. Костюм одного из них, иссиня-черный, плотно облегающий тело, невозможно не узнать — когда-то принадлежал моему другу и соратнику Игнату Москвичу. Значит, женщина в зеленом платье не обманула и дневник прославленного сталкера у ребят.

— Как он умер? — спрашиваю я, жестом указывая на собственность Игната.

Человек в чужом костюме заметно вздрагивает, крепче хватается за автомат.

— Кто «он»?

Плохое начало беседы. Не люблю, когда отвечают вопросом на вопрос, поэтому решаю немного потрепать его нервы. Дурацкая привычка держать собеседника в тонусе.

— Ты знаешь.

— Отвечай!

Злится он; или маскирует неуверенность? Жмут все-таки вещи с чужого плеча…

— Игнат, — подсказываю я, решая не продолжать игру.

Не ровен час, и правда выстрелит.

Молчаливый спутник нервного автоматчика с интересом смотрит на меня.

— Ты знал его?

— Конечно. Так как умер мой друг?

Слово «друг» производит впечатление. Люди, держащие меня на прицеле, переглядываются. Настороженность сменяется любопытством. Это хорошо, значит, шальной пули можно больше не опасаться.

— Кто ты и откуда? Что здесь делаешь?

Ишь, какие прыткие!

— Я прибыл из ада — вершить судьбы.

Любопытство ребят вновь уступает напряжению и недоверию, за которыми может последовать и выстрел. Плохо… плохо говорить правду — в нее, как и прежде, никто не верит… Чтобы разрядить обстановку, смеюсь, стараясь казаться искренним и дружелюбным:

Такое уж у меня чувство юмора, не всем нравится.

Выкладываю новый козырь:

— Живчик, твои вопросы на удивление постоянны… правда, в прошлый раз они звучали значительно вежливей.

Похоже, перегибаю палку. На ребят жалко смотреть: растерялись, не ожидали встретить знакомых так далеко от дома.

— Кто… ты?!

Разговор, похоже, зацикливается вокруг моей персоны. Когда-то умение нагнетать таинственность сослужило мне неплохую службу, однако сейчас это лишь потеря драгоценного времени.

— Мы с тобой виделись по ту сторону Пояса… честно говоря, не могу вспомнить сколько времени назад. По моей просьбе ты отправился к Бункеру… Я называл его тогда «Саркофагом», чтобы не раскрывать тебе всех карт…

— Вы!!!

— Люблю вежливую молодежь, — улыбаюсь. — В качестве награды за труды можешь оставить костюм Игната у себя. — И тут же быстро добавляю, внимательно следя за реакцией юноши: — Дневник, естественно, тоже отбирать не собираюсь.

Дело сделано, собеседники смотрят на меня почти подобострастно, с огромным почтением, принимая за поднявшегося из огненных недр чудотворца. Воистину: знание — сила!

— Но откуда?! Откуда вы зна…

— Знаю, и все. Работа такая. Зачем напрасные вопросы? Ты ведь искал меня?

Живчик энергично трясет головой.

— А я искал тебя. Ты представишь мне своего друга?

Друг, не дожидаясь, называет себя сам:

— Иван Мальгин.

В его голосе слышится некоторое разочарование — чудотворец оказывается не таким уж всезнающим.

— Мальгин! — Я не могу сдержать удивления, не заботясь о том, что больше не выгляжу исполненным мудрости и сокровенных знаний посланцем Преисподней. — Ого!

Когда я прихожу в себя от удивления, поясняю, стараясь придать тону утерянную на мгновение величественность:

— Таких случайностей не бывает… Твоего деда я знал и очень уважал. Он был исключительный человек. Редкий. Получается, и с тобой мы знакомы, но тогда ты был настолько юн, что легко разгуливал под столом…