Урга и Унгерн - Максим Борисович Толмачёв

разительны, повелительные интонации исчезли, вальяжная размеренность движений сменилась угодливой суетливостью.

Еда в доме Михайловых была простая и вкусная. Хлеба и пирожков на столе не оказалось, мясо подали, но не в таком количестве, как у Блонского. Тем не менее мне тут нравилось значительно больше. Несмотря на хамоватый тон полковника, чувствовалось, что жену свою он любит и она отвечает ему взаимностью, проявляя тепло и заботу, стараясь угадать его незамысловатые желания и доставить ему радость.

Хмель начинал действовать и на меня, и на Михайлова. Он стал разговорчивым, с его бородатого лица не сходила улыбка. Добродушие начало проявляться и в отношении Варвары, которую он теперь нахваливал, по-купечески перечисляя ее достоинства, хватая своей огромной ручищей за подол и притягивая время от времени к себе. В речи Варвары опять проскальзывали повелительные нотки, посреди разговора она неожиданно треснула мужа, сморозившего какую-то простоватую похабность, полотенцем по голове. Он грустно улыбнулся, но промолчал. Мне показалось, что Михайлов погрузился в какие-то неведомые воспоминания, из которых он вынырнул минуты через две, когда супруга покинула комнату, затворив за собой дверь.

– А ведь я знаю барона Унгерна! – объявил вдруг полковник. – Причем знаю его с той поры, когда он был еще хорунжим. Он тогда на лошади толком-то сидеть не мог, только прибыл в Забайкалье. Я, конечно, моложе был, в звании сотника. Мы с Ромкой крепко дружили. Душа у него была нараспашку, и не жадный был до денег, которых, впрочем, у него не водилось. Женщин он как огня боялся! Над ним все подшучивали беззлобно, а он бледнел и замыкался. Тихий, спокойный был… пока не выпьет!

– А он что, пил разве? – удивился я, вспомнив о резко отрицательном отношении барона к алкоголю.

Только раз я видел, как он выпил немного коньяка. Слышал, конечно, что в свое время Унгерн баловался кокаином и опием.

– Пил ли? Эх, братец! Он нажирался в такую говнищу, что даже бывалым офицерам порой было удивительно и тревожно от того, как Ромка менялся после этого. Он с пьяных глаз то лез в драку, то палил из нагана, то скакал куда-то в ночь, а возвращался лишь под утро. Ну, ясное дело, скучно было в Забайкалье. Мы сходились в офицерском собрании, выпивали, в картишки играли… – Михайлов перешел на доверительный шепот и, оглянувшись на закрытую Варварой дверь, добавил: – Блядей иногда приглашали, конечно; бывало, что и опиум курили. В целом все в рамках офицерской морали, которая хоть и шла вразрез с уставом, но все-таки в ту пору еще присутствовала в военном обществе.

Полковник умолк и начал деревянной ложкой сосредоточенно водить по плошке с соленьями, пока наконец не поймал невидимую мне добычу. Чокнулся со мной стаканом, откинул голову назад, лихо влил себе в бороду водку и отправил вдогонку красивый хрустящий гриб.

– Вот на одной такой пьянке и завертелась у нас с Романом Федоровичем история. Он одурел от водки, разбил бутылку об стол, выхватил револьвер и давай палить поверх голов. С офицеров хмель сразу слетел, а я надрался тогда настолько, что совсем ничего не соображал. Сам-то не помню, а вот свидетели рассказывали, что выхватил я шашку да рубанул Ромку поперек темени. У того кровь хлещет, а он хохочет, как Сатана. Меня связали – и на гауптвахту… в карцер кинули от греха. Командира сотни нашей майора Оглоблина вызвали из города, он прискакал злой как черт, плевался пеной и сквернословил, обещал на головы офицеров кары Господни… – Михайлов икнул, неожиданно повернулся к образам и перекрестился. – Ну, потом суд чести, как это принято. Унгерна куда-то под Благовещенск перевели, а мне этот балаган остопиздел, и я ушел в отставку.

– Так это, значит, вы барону тот знаменитый рубленый шрам на голове оставили!

История казалась мне поразительной.

– Кто же еще, – угрюмо подтвердил Михайлов. – Слышал, с тех пор Ромка с водкой завязал вовсе. У него от алкоголя вроде дикие головные боли начинались из-за этой раны, а может, просто за ум взялся.

– Так вы после этого с ним не встречались?

– Один раз встретились. Я в лазарет к нему пришел, прощения просил. А он лежит бледный, как простыня, губы поджал и в потолок молча смотрит. Знаю же, что слышит меня, а вот даже словечка не сказал. Ладно бы начал меня по матушке крыть или плюнул бы в лицо в сердцах. Мне ведь очень стыдно было, сроду таких финтов за мной не водилось, чтобы своего же да шашкой! Ну, постоял перед ним, поизвинялся, на том и закончилась наша дружба.

– А что потом было?

– Подался я в Приморье к родственникам, а Ромка – в Амурский казачий под Благовещенск. Слыхал о нем байку, что тысячу верст до своей новой части пешком через тайгу прошел посреди зимы. Промышлял по пути охотой и не сгинул. Я не верил тогда, а сейчас очень даже готов принять за правду. Такие вот дела, братец. – Михайлов разлил по стаканам остатки водки, взял огурец и задумчиво заглянул мне в глаза. – Раз он теперь в Урге, значит я тут недолго задержусь. Китайца с места сдвинем, а там и сам в Маньчжурию с Варькой подамся. Пройду южнее, через Калган, чтобы в столицу не заходить, а то предчувствие у меня нехорошее. Вот денег, жаль, скопить не успел, нету жилки купеческой. Блонский – он молодец, выгоду свою во всем видит, этот не пропадет!

Посидели еще немного, пока Михайлова не сморило совсем, да и я на ногах уже не стоял почти. Варвара предложила заночевать у них… Отказался и по темным улицам двинулся по памяти в сторону русского консульства.

Утро оказалось безрадостным, но голова не болела. Казачки не удосужились ночью подбросить уголька, и теперь было зябко. За окном все белело от свежевыпавшего снега, а мне отчаянно хотелось горячего бульона. Спустился в подвал, выгреб золу, разжег огонь, подбросил дров и угля. Бойцы кипятили чай. Увидав меня, с пониманием заулыбались. Один из них поднес самогону, теплого и мутного. Выпил залпом, чуть было не сблевал. Вспомнил, что Варвара передала казачкам котомку с вареными яйцами, да найти ее так и не сумел. Наверняка потерял по дороге. От самогона в голове начало проясняться. Выпил крепкого чая, стало полегче. Была мысль разнюхать метамфетамину, да решил пока не трогать запас, и без того уменьшившийся вдвое после встречи в Ван-Хурэ с полковником Казагранди.

Ближе к обеду этого же дня ко мне в консульство явился Бурдуков в сопровождении неотступного Оссендовского. Я угостил гостей чаем и провел