Гроза тиранов - Андрей Муравьев

В глазах поплыло, но меня успели подхватить.

Лазурное море плескалось у ног, обдавая ступни пенистыми брызгами. По лицу скользил ласковый ветерок, разгоняя неприятные мысли и заставляя усталые глаза жмуриться в ожидании очередной ласки. Тепло…

Пляж, лежак, зонтик от солнца. Рядом столик с ледяным пивом в высоком бокале. Магнитофон в кафе наигрывает латиноамериканский мотивчик.

По телу побежали крупинки удовольствия. Наступал тот еле уловимый миг полного счастья, которое тяжело опознать, но если сделать это, то можно отхватить все в двойной дозе.

Хотелось заурчать, как разомлевший кот…

– Арамбаши, арамбаши…

Чья-та хамская рука трясла меня, вытягивая из блаженства в верещащий, стонущий, ойкающий мир.

Я зажмурился сильнее, постарался ухватить кончик прекрасного видения.

– Арамбаши!

– Что?!!

Бедро перехвачено жгутом. Нога слегка онемела, слушается, но отзывается неприятным жжением. В ушах звенит и слегка покачивает. Видимо, потерял много крови.

Я когда-нибудь здесь буду полностью здоровым?!

Напротив топчется незнакомый гайдук.

Осматриваюсь.

Ребята вырезали остатки гарнизона. Трупы янычар сложили в угол, подальше от входа. Пленных не видно – их или порубали под горячую руку или упрятали в свободные камеры.

Многие тела уже расхристанны, значит, дело дошло до сбора трофеев. Сами победители перетягивают к разломанным воротам лавки амфитеатра – строят баррикаду. Долго же я провалялся!

– Что?!

Гайдук волнуется:

– Харистеас спрашивает, где обещанные солдаты? Ему надоело сторожить форт, когда другие потрошат пояса!

Харистеас – один из союзных арамбаши. Он уже в Херцег-Нови. Значит, четники ударили вовремя. Это хорошо!

Я встал, опершись на руку подбежавшего молодца, дошел до крепостной стены и глянул на раскинувшийся внизу город.

Херцег-Нови пылал. Горели дома, выходившие к порту и казарме. Самого здания казармы не было.

Вгляделся в море… Русских фрегатов все не видно! Только к проливу торопливо отходят сбежавшие из порта купеческие суда.

– Что сказать Харистеасу?

– Скажи, что солдаты придут, как и было условлено. Добро из города никуда не денется. Все, что ему обещано, он получит. Его задача – удержать батареи. Корабль должен подойти к пирсам без проблем!

Гайдук потопал вниз. Ко мне подтягиваются ребята моей четы.

– Воислав появился? – спрашиваю первого же.

Воислава еще нет. Зато очнулся Карабарис, зовет меня. Топаю к брату, попутно указывая, куда ставить снятые со стен пушки. Надо перекрыть дорогу, ведущую из города.

В глубинах подземелья еще идет бой, слышаться крики и звуки выстрелов. У вставленных в стену кольев освобожденные узники терзают чье-то тело.

Вот и наши потери. Мертвые тела положили в тень. Девять убитых. Вероятней всего, раненых не меньше, но раненых здесь никто не считает. Если на ногах, ты – боец!

Усмехаюсь, девять – это очень неплохой размен за полусотню солдат! О каждом из них будут плакать матери и жены, рыдать дети. Но это все потом, не сейчас и не здесь.

Я стараюсь не запоминать имена своих гайдуков, только по необходимости. Они смотрят на меня как на пророка, а я не помню их имена… Что поделать – мне не нравится терять близких. С незнакомцами – как-то полегче.

Брат выглядит погано. Он, пожалуй, единственный, за кого я здесь готов поставить свою жизнь на кон. Готов рвать зубами и драться до конца.

– Скоро тут будет фрегат. Там есть доктора, которые выходят тебя, – я излучаю уверенность.

Он кашляет. На подбородок вылетают сгустки крови. Видно, как каждое движение причиняет боль, даже слова тревожат застывшую коросту разбитых губ. Но он шепчет мне что-то.

– Помолчи, не надо тратить силы! – я подзываю приведшего меня гайдука. – Здесь должен быть врач, табиб. Проверь, может, еще жив?

Он выходит, чтобы через десять минут вернуться с перепуганным турком. Серое от страха лицо османа покрывают бисеринки пота, тело бьет дрожь. Он не похож на того лекаря, кто выхаживал меня – слишком молод. Тот был с длинной бородой и постарше, слишком представительным был врач, слишком похожим на муллу, чтобы остаться в живых.

Юнак подтверждает догадку:

– Табиба порубали, но один из его помощников выжил. Его ребята поначалу не заметили…

Турок прижимает к груди сумку со звякающими инструментами и лечебными растворами.

Знаком прошу гайдука выйти.

Осман уже хлопочет вокруг брата, заливая в рот отвар из маленькой бутылочки. Брат кашляет, крутится, но щеки его понемногу розовеют, а шепот начинает обретать смысл, превращаясь из невнятного лепета в привычные слова.

Он упорно пробует что-то донести до меня. Обрываю монолог:

– Я дам тебе попить. А ты молчи! Экономь силы.

Отвинчиваю пробку с фляжки. Хорошая вещь, еще в Риме прикупил. В ней – самогонка, сейчас – самое то. Кроме лекарства брату нужен легкий наркоз.

– Я хочу исповедоваться, – наконец различаю хрип.

– Рано тебе – еще поживешь.

– Тебе исповедоваться.

– Да брось ты!

Барис хватает меня за руку. Его ладонь холодна, как лед, но еще крепка. Пальцы стискивают мне запястье, как клещи. Отмечаю, что у нас теперь у обоих нет ногтей. Два брата-акробата. Невольно улыбаюсь.

– Я выжил – выживешь и ты.

– Я предал тебя…

– Ты чего?!

Он явно не в себе.

– Лежи, тебе надо отдохнуть. Скоро тут будут врачи… Еще внуков на руках нянчить будешь!

– Я предал тебя… – губы исторгают каждое слово с трудом, с хрипом, с болью.

Проверяю лоб. Видимо, у Бариса начинается горячка. Вытираю испарину рукавом – платка нет. Успокаиваю:

– Это я, твой брат, Петр. Помолчи и наберись сил. Скоро здесь бу…

– Я сдал тебя туркам… – глаза его лихорадочно блестят.

Бредит!

– Да брось ты. Тоже выдумал. Попей лучше лозовача. Это хороший лозовач. Не водка наша, но тоже ничего.

– Я сдал тебя, – он хрипит, выдавливая каждое слово. Из ломаной коросты губ капает кровь. – Знал о золоте, которое везешь. Знал, что оставишь его на берегу… Знал, где ты обычно прячешь свое барахло, потому и сдал. Думал, потом себе все приберу.

Мне холодно в подземелье, но на глаза лезут капли пота. Я вырываю руку и вытираю лоб.