Парящая для дракона - Марина Эльденберт

Еще…

Еще!

От дикого, ни с чем не сравнимого наслаждения, волной сладких спазмов прокатывающихся по телу, во мне дрожит каждая клеточка. Впрочем, возможно, я дрожу от вонзающегося в меня темного взгляда и яростного рычания мне в губы. Или от той пульсации, которая на каком-то горячем движении исходит уже от него. И снова становится моей.

В тот миг, когда это происходит, я широко распахиваю глаза, и, кажется, все-таки падаю. В него. В покрывало, в сугроб, гораздо глубже и ярче, чем я то себе представляла, содрогаясь всем телом на пределе удовольствия и бешено бьющегося сердца.

В сильные руки Торна, который подхватывает меня и прижимает к себе.

Мы лежим вдвоем, в этом сугробе. То есть в покрывале: Торн прижимает меня к себе, моя нога поверх его бедра, и чувство этой откровенной интимной наполненности снова пробуждает легкую пульсацию. Которая сменяется легкой тянущей болью, когда он подается назад.

— Все хорошо? — спрашивает дракон, когда я морщусь.

— Ага.

— Ага?

— Да, — мне хочется сдвинуть ноги, потому что теперь там немного больно, и он делает это за меня.

То есть подтягивает поближе к себе, заворачивает в покрывало и гладит по спине. Я вздыхаю. Наверное, это лучший первый раз, который только можно себе представить, и мне хочется ему об этом сказать.

— Ты лучший, — говорю я, глядя ему в глаза. — В смысле… мне было так хорошо…

Он продолжает на меня смотреть, и под этим взглядом продолжать становится нереально, поэтому я поворачиваюсь в его руках, прижимаюсь к нему спиной, чувствуя себя такой счастливой, воздушной и легкой, как никогда раньше. Наверное, если бы он меня не держал, я бы взлетела под потолок вместе с сугробом. То есть с покрывалом.

Вот это я и называю — парить.

— Спряталась? — судя по голосу, Торн улыбается.

— Что? Нет!

— Тогда почему отвернулась?

— А почему ты так смотрел?

— Потому что мне нравится на тебя смотреть, Лаура.

Теперь его рука накрывает мою грудь, и я закусываю губу. От сладкого импульса там, где ладонь касается чувствительной вершинки, в самом ниву живота становится горячо.

— Не уверена, что меня хватит на второй раз.

— Нет?

Ладонь скользит по моему животу и ниже.

Наверное, стоит его остановить, но я замираю. Потому что я тоже этого хочу, и хочу как никогда раньше. Поэтому когда пальцы Торна спускаются еще ниже, касаясь меня так откровенно, бессовестно и мягко, я запрокидываю голову, упираясь затылком ему в плечо.

Никогда бы не подумала, что это настолько приятно.

Что это… так…

Минуту назад мне казалось, что я легкая, как перышко, а сейчас во всем теле снова томительная тяжесть. И то, что мне в ягодицы упирается его наливающееся силой желание, возбуждает. Настолько, что от коротких, плавных, тягучих движений пальцев разрастающееся во мне удовольствие снова достигает предела.

Так неожиданно, что я вскрикиваю и хватаю губами воздух, а он целует меня в плечо.

— А говорила, что на второй раз тебя не хватит.

Я поворачиваюсь в его руках.

— Вообще-то это третий. Ты кубок забрал?

Торн приподнимает брови:

— Кубок? Ты серьезно?

— Серьезнее некуда.

— Он… — Ответ прерывается хриплым выдохом, больше похожим на рычание, потому что я скольжу бедром вдоль напряженной силы его желания. — Где-то там. Остался.

Где остался кубок, мы больше не говорим, потому что вряд ли из этой беседы получится что-то содержательное. Я обхватываю его ладонью, смотрю в глаза, где круглые зрачки снова вытягиваются в вертикаль. И в этот раз я вижу, как ободок пламени разгорается все ярче, все сильнее и резче, до яростной вспышки, отзывающейся под моими пальцами такой силой, что у меня кружится голова.

— Все, Лаура. В душ! — командует он, когда я облизываю губы и тянусь за поцелуем.

— Или?

— Или я не выдержу, а тебе в ближайшие сутки лучше воздержаться от такого рода упражнений.

— Сутки… — Я прищуриваюсь. — Ладно, сутки я выдержу.

Торн качает головой, потом откидывает покрывало.

— Если бы мне кто-то сказал, что вот эта женщина…

— Вот эта женщина — что?

— Еще и настолько сексуальная.

Я смеюсь. Он поднимается подхватывает меня на руки, и я вижу несколько пятнышек на белом. От этого к щекам приливает кровь, и я закусываю губу.

— Так что бы ты сделал? — спрашиваю я, когда он ставит меня в душевую кабину.

— Не представляю.

Торн избавляется от джемпера и щурится, когда я медленно завожу руки за спину, чтобы избавиться от верха белья. Трусики остались где-то там, если честно, я даже не представляю, где, потому что не помню, как он стягивал их с меня. Зато помню много всего остального, и в этом состоит особая трудность, потому что стоять рядом с ним в душевой кабине — то еще искушение.

— Где ты научился кататься?

Подношу ладонь к панели, и дозатор щедро выдает порцию геля на одноразовую мочалку.

— Здесь, разумеется. Учился с детства.

— Ты любишь лыжи? — улыбаюсь, когда он перехватывает у меня мочалку и скользит ей по моим плечам.

— Это обязательная дисциплина в военном образовании. Мы живем среди заснеженных вершин, Лаура, и ситуация может сложиться всякая. Поэтому сегодня я шел вне соревнований.

Я поворачиваюсь к нему:

— То есть я стащила кубок победителя и вручила его тебе?

Торн хмыкает, проводя мочалкой по моему бедру. Чуть резче, как мне кажется, чем собирался изначально, а я вспоминаю, кто стал победителем. Не совсем то, о чем стоит говорить сейчас.

— Дико хочу есть, — говорю я.

— Значит, сейчас будем есть. Что ты предпочитаешь — морепродукты или что-то посерьезнее?

— После такого? Однозначно что-то посерьезнее.

Мы заканчиваем с водными процедурами, точнее, первым заканчивает Торн. Я еще отжимаю волосы, когда он выходит, чтобы заказать нам ужин. Мягкий ворс коврика щекочет пятки, даже они сейчас настолько невыносимо чувствительные, что я уже сама сомневаюсь в том, что знаю о себе все.

Откуда во мне такая неуемная, сумасшедшая сексуальность?

Как бы там ни было, мне это однозначно нравится. Я стою перед зеркалом обнаженная, со сверкающими глазами, рассматриваю свое отражение и мне хочется улыбаться. Особенно когда я вспоминаю, как на меня смотрел Торн. Как он меня раздевал, как…