Цель - Перл-Харбор - Александр Золотько

Торопов взял бутылку со стола, отхлебнул из горлышка.

– Думали, что их не накажут… Все свое получат, все… Гиганты мысли, романтики хреновы… Муссолини вместе с любовницей повесят, Гитлер вначале любовницу отравит, а потом и сам себе пулю в висок… Сталин подохнет в пятьдесят третьем один, так и не дождавшись помощи… Рузвельт околеет в сорок пятом. Черчилля, как собаку старую, в том же сорок пятом попрут на выборах с премьерства, поставят чистенького, не замаравшегося…

– Никто из них не пытался сдаться? – спросил Сухарев тихо.

– Что?

– Никто не пытался сбежать или выторговать себе жизнь? На колени не становился?

Сухарев посмотрел в глаза Торопову, и еле заметная улыбка появилась на его губах.

Знает, подумал со злостью Торопов. Ему, наверное, Орлов рассказал о том, как стоял Торопов перед Вождем на коленях, жизнь вымаливал.

– Так, значит? – осведомился Торопов. – Значит, ты бы на колени не стал?

Сухарев пожал плечами. Для него это не было вопросом. Он не задумывался над этим не потому, что просто не верил в возможность такого выбора. Он просто знал, что вымаливать жизнь – это неправильно. Это стыдно. Это подло, в конце концов.

– Значит, не стал бы… – Торопов медленно вытащил из кармана комбинезона пистолет. Щелкнул предохранителем. – А мы сейчас проверим…

Сухарев, не отрываясь, смотрел на дуло оружия.

– Правильно смотришь, – засмеялся Торопов. – Отсюда вылетит птичка. Вот прямо отсюда. Решай, лейтенант, решай – ты подохнуть хочешь прямо здесь или жить будешь на моих условиях. Ну?

Торопов взвел курок.

– Посчитать до трех? – спросил Торопов.

– Дурак, – тихо сказал Сухарев.

– Что?!

– Дурак, – повторил Сухарев. – Я же вместе со всеми лететь собрался, ты забыл? Умру я на час раньше, на час позже – это уже роли играть не будет.

– И что – совсем не страшно? – Торопов поднял пистолет, прицелился лейтенанту в лицо. – Что испытываешь, крысенок? Не страх смерти? Ты же еще не понял, что улетать будешь на смерть. Пока – ты только в самолет сесть собрался. А когда… Когда капитан самолет вниз направит – ты уверен, что не обосрешься? Ты же не солдат, ты особист. Ты в атаку не ходил никогда. У тебя даже семьи нет, не из-за чего дергаться. И ты думаешь, что твой капитан не испугается в последний момент? Думаешь, в восторге он будет, когда горючее в его аппарате закончится? Песни станет орать радостные? «Интернационал» или «Варшавянку»? Только тогда поздно будет. Поздно, слышишь? И тебе – тоже поздно. Ты со своего места даже не сможешь толком море рассмотреть, так задом наперед и влетишь в океан…

Не отводя оружия от Сухарева, Торопов сделал еще глоток из бутылки.

– Ты ради чего подыхать собрался, Сухарев? Ради каких-то идеалов, вдруг проснувшихся в твоем убогом мозгу? Это сейчас ты не боишься…

– Боюсь, – сказал Сухарев, сглотнув.

– Ну вот, хоть одна нормальная реакция…

– Боюсь, что остальные подумают… Решат, что я струсил и не вышел на палубу. Скажут, что я…

– Понятно… – разочарованно протянул Торопов, опуская оружие. – Понятно… А ты, капитан, ты зачем собрался умирать? Ну хрен с ней, с полной свободой. Предположим, я разрешу тебе забрать семью с собой. Все вместе будете жить. Все живы, все здоровы… Знаешь, какую жизнь можно организовать твоим детям и жене в будущем? А так, если ты подохнешь сегодня, они останутся в сорок первом году. Вдова и сироты. И да здравствует товарищ Сталин! Их-то сюда не привозили, они остались там, на материке… Ты понимаешь, что своей смертью ты им хуже сделаешь? Можешь это понять? Ради чего ты им жизни искалечишь? Скажи, капитан! Никто ведь о твоем геройстве не узнает. И даже если бы узнала твоя жена… вдова, что ты так героически себя угробил, мог выжить, а угробил… она счастлива будет? Ей же всю жизнь пахать придется, у нее ведь профессии нет. Жена командира – профессия. А вдова, даже еще после войны… Она полы мыть будет, стиркой подрабатывать. У нее хватит сил и средств, чтобы твоим детям образование дать? Хватит? Нет? Ты ведь даже не подумал об этом, капитан, любящий муж и заботливый отец…

На лице Костенко играли желваки, но капитан молчал.

– Нечего ответить… – удовлетворенно протянул Торопов. – А если нечего ответить, значит, нечего и в самолет лезть. А что остальные подумают… Наплевать на то, что остальные подумают. Они подохнут, а вы будете жить. Тут даже и решать нечего. Можете выйти на палубу, помахать им рукой.

Торопов посмотрел на часы.

– Так, пора собираться. Или, если вам так тоскливо будет смотреть вслед улетающим товарищам, оставайтесь в каюте. Закройтесь, допейте водку. И к вечеру все станет выглядеть совсем иначе. А когда мы отсюда выберемся… Из этого гребаного времени, то вы быстро забудете о глупостях, которые вам лезли в голову… – Торопов поставил пистолет на предохранитель и спрятал в карман. – Вы как хотите, а я схожу, полюбуюсь вылетом.

Сухарев встал с койки.

– Романтики, мать вашу так… – Торопов тоже встал с койки. – Я бы…

Договорить он не успел – Сухарев ударил. Четко и сильно, как на занятиях. Торопов захрипел и стал оседать.

Костенко подхватил его и положил на койку.

– С-суки… – прохрипел Торопов.

Снова его ударили… Обманули и ударили, как тогда, во дворе возле дома… Миллион лет назад. С тех пор произошло много всего, но он помнит, как Нойманн и Краузе подхватили его ослабевшее тело и потащили в машину… Вот как сейчас Костенко и Сухарев тащат его из каюты. Зачем?

– Зачем?.. – прохрипел Торопов.

– Мне нужен штурман, – сказал Костенко.

– Ка… какой штурман? – Торопов дернулся, его не удержали, он упал и ударился лицом о край койки.

Вскочить ему не дали, навалились, скрутили руки за спиной каким-то ремнем.

– Твари!.. – хрипел Торопов, вырываясь. – Сволочи!..

Лицо он себе разбил, кровь текла на пол, брызгами летела на стену.

– Нет-нет-нет… – Торопов попытался ударить ногой, но у него не получилось.

Дыхания не хватало, сердце билось уже где-то в мозгу, череп пульсировал в такт бешеным ударам сердца и вот-вот должен был разлететься не куски.

– За что?! – выкрикнул Торопов.

– Вот именно, – сказал Костенко и толкнул Торопова на койку. – Вот именно – за что. Ради чего. Ты подличал и предавал – ради чего? Ради чего ты убил женщину и ребенка?..

– Я же… я же говорил – ради победы. Ради спасения Москвы… – быстро забормотал Торопов.

С ним говорили, значит, есть шанс. Он сможет… сможет объяснить, обосновать… запутать и обмануть, в конце концов. Это он умеет прекрасно – врать и запутывать.

– Если бы они… летчики не поверили в то, что их семьи и вправду… то… то могли испугаться…