Всем стоять на Занзибаре - Джон Браннер

Конечно, ужасно жаль, что этот младенчик умер: бедняжка, наверное, получил сверхдозу, или, может, все дело в резус-факторе. Тень нашла на круглую улыбающуюся физиономию Мясника, но задержалась на ней лишь на мгновение. Сестра сказала, что это первый случай за все одиннадцать лет, какие она тут работает. Другого в ближайшем будущем не предвидится, а может, вообще никогда, раз уж людям запретили заводить потомство с дефектным резус-фактором.

Завершив работу, он тщательно сполоснул и высушил шприц – это он подсмотрел у докторов – и вернул его на место в футляр. Потом спрятал и закрыл на ключ склянку с «трип-улетом», из которой только что извлек нужное количество, и начал упаковывать пробирки для перевозки. За работой он насвистывал.

Кто бы ни насвистывал, зная, что на каждого пациента в этой больнице, которому потребуется переливание крови, с сегодняшнего дня снизойдет чудесное, раскрывающее разум просветление, каким способен одарить «трип-улет»?

Часа через полтора пришел молодой патологоанатом, доискивавшийся причин необъяснимой смерти младенца, и попросил банку крови первой группы, которую Генри ему выдал.

Генри был искренне удивлен, когда патологоанатом вернулся и дал ему в челюсть так сильно, что он спиной рухнул на штабель коробок с пробирками, от чего тот с грохотом обрушился.

Что до полицейского, который официально предъявил ему обвинение в убийстве, Генри вообще не мог поверить, что такие люди бывают в реальности.

Враждебность, какую Дональд почувствовал, вернувшись к повседневной жизни, была не иллюзорной. Она исходила от других жаждущих улететь пассажиров, запрудивших аварийный экспресс-порт, который обслуживал теперь регион Эллейя. На самом деле это была военная база, с которой поспешно вывезли засекреченное оборудование и которую постоянно патрулировала вооруженная охрана. Согнанные сюда пассажиры, задержанные на много часов, опоздавшие на переговоры или на пересадку, мучимые голодом и жаждой – столовые военно-воздушных сил не могли справиться с наплывом посетителей, обычным для кафетериев гражданского аэропорта, – и в довершение всего прочего не знающие, смогут ли они улететь, поскольку экспрессы, маршрут которых изменили для захода на базу, обрушивали звуковые волны на населенные города, и поговаривали о том, что жители добиваются судебного запрета, – так вот эти пассажиры оглядывались по сторонам в поисках кого-нибудь, на ком выместить свое негодование. А Дональд, вооруженный пропусками, точно ножницы резавшими красные ленты, в которых запутались все остальные, представлял собой превосходную мишень.

До пинты китового дерьма ему их обиды.

У него слегка болела голова. Один чиновник на Плавучем лагере, через череду которых его пропустили, как прибор на конвейере, предупредил, что неделю-другую головные боли будут периодически возвращаться. Но боль была недостаточно сильной, чтобы испортить ему настроение.

Он испытывал гордость. Дональд Хоган предыдущих тридцати четырех лет перестал существовать, но невелика потеря. Он был пассивным получателем или скорее даже сосудом, куда валились груды все новой и новой внешней информации, но сам во внешних событиях не участвовал, был сдержанным, самодостаточным, настолько нейтральным, что даже Норман Хаус, с которым он жил в одной квартире, смог в приступе ярости назвать его бескровным, бесцветным зомби.

Впрочем, и на мнение Нормана ему теперь было наплевать. Он знал, какие у него есть латентные способности, и едва сдерживался, дожидаясь того момента, когда сможет выпустить их на волю.

У одного из складных столиков, ряды которых протянулись через весь зал транзита, усталый чиновник проверил его документы.

– В Ятаканг едете… гм? – сказал он. – Надо думать, не терпится себя оптимизировать!

– Я? Нет, я прекрасно функционирую во всех областях. А вот у вас такой вид, словно вы копите на билет.

На мгновение ему показалось, что чиновник его сейчас ударит. От усилий сдержаться его лицо побагровело. Он не смог больше промолвить ни слова, только молча шлепнул документы Дональда под камеры и штемпельные устройства, а потом махнул проходить.

– Не нужно было так говорить, – сказал чиновник за соседним столиком, когда Дональд прошел настолько близко, чтобы расслышать шепот.

– Что?

Второй чиновник поглядел вправо, удостоверяясь, что его коллега снова занят и не подслушивает.

– Не нужно было так говорить, – повторил он. – У них с женой несовместимые гены, и им пришлось только что выскрести своего первого малыша. Больная мозоль.

– Симптомы наследственной шизофрении. Дональд пожал плечами.

– На его месте, наверное, я бы вас ударил, – сказал чиновник.

– Если бы он меня ударил, ему пришлось бы раз и навсегда перестать бить людей, – с усмешкой ответил Дональд. Чудесно было знать, что это не пустая похвальба, а обещание. – Разве у вас работы нет? – добавил он, помолчав.

Чиновник нахмурился и повернулся к следующему пассажиру в очереди.

– Ятаканг? – переспросил стюард экспресса, элегантный малый с бесполыми локонами до плеч, с виду бисексуал. – Вы, должно быть, мистер Хоган… Думаю, вы единственный на этом рейсе… – Он сверился с листом в руке. – Да, верно. Вот номер вашего кресла, сэр, и приятного полета. Я перед взлетом подойду узнать, не нужно ли вам чего-нибудь. – Он протянул ему маленькую пласт массовую бирку.

Взяв ее, Дональд прошел вошел в унылый, похожий на гроб салон экспресса. Сев на свое место среди безымянных случайных попутчиков, он вспомнил приказ Делаганти наверстать упущенное и узнать новости за последние несколько дней. Когда стюард обходил корабль, одаривая всех столь превозносимым «личным обслуживанием» авиалинии, на вопрос, желает ли он что-нибудь, Дональд ответил утвердительно.

– Вы сказали, я единственный, кто летит на Ятаканг, да? Трепетание длинных ресниц и механическая улыбка.

– Разумеется, сэр.

– И как часто это случается?

– Откровенно говоря, сэр, насколько я понимаю, если бы не международное соглашение, по которому мы хотя бы Раз в день должны совершать посадку в Гонгилунге, остановок там вообще не было бы. Но иногда бывает что-то связанное с разрешением пересечь воздушное пространство… Если хотите, о деталях я могу справиться у капитана…

– Не трудитесь. В последнее время у вас других пассажиров в Ятаканг не было? Я думал, учитывая сенсационное событие…

– Вы говорите о таких репортерах, как вы, сэр? Боюсь, я никого особенного не заметил, – безразлично сказал стюард.

Дональд вздохнул. Профессиональная этика и уважение к частной жизни, конечно, очень хороши, но лишь когда ограничиваются немногими группами специалистов вроде врачей и священников. Сейчас же ее перенимали все кому не лень. Такое отношение выводило из себя.

– У меня есть полителевизор. Им можно пользоваться во время полета?