Жаркое лето 1762-го - Сергей Алексеевич Булыга

ехал, и его могли убить, да по нему уже стреляют! Только разве им попасть?! И они мимо, мимо, мимо! А Семен стегал, стегал, стегал — и они умчались, скрылись за углом, они остались живы, невредимы. Семен сел на козлы и поправил букли, стер пот со лба и сказал:

— Пока что еще живы. Но это только пока что. — А после добавил совсем строго: — И хватит валять дурака, едем за рыбой!

И они поехали. А так как бумаги у них были выправлены справно, а также и вид у них у самих, то есть у Ивана с Семеном, был очень даже убедительный, то их нигде особо не задерживали, и они ехали себе и ехали, мотали, как говорил Семен, версты и мало-помалу приближались к Ропше. Но не напрямик, конечно, приближались, а взяли вокруг Сарского, через Горелово, и уже только после опять прямо. Клушин не дремлет, сказал тогда Семен, когда съезжал с главной дороги. А мы, прибавил, не спешим. И он и вправду щадил лошадей. Но Иван знал, зачем это ему: чтобы потом, если вдруг что, можно было гнать во всю мочь.

Но пока такой необходимости не было, их, повторим, никто особо не задерживал и, уже тем более, никаких подозрений не выказывал. Да у них же тогда с собой никакого оружия не было, по крайней мере у Ивана, и он из-за этого чувствовал себя очень неловко, будто он был голый, что ли. А Семену вроде было хорошо. Он сидел себе на козлах, правил и насвистывал. А разговора между ними никакого не было. Да вначале, то есть сразу после всего того, что с ними приключилось на Литейной, Ивану было не до разговоров. А потом Семен был мрачен, говорил, что подожди, сперва отъедем, а после Иван и сам опять задумался, и это, конечно, опять про Анюту, а после про все остальное.

И так получилось, что пока Семен не свернул с тракта на проселочную, то есть на дорогу на Горелово, они молчали. А зато теперь Иван вдруг сразу вспомнил Клушина. Очень дурацкая, сердито подумал Иван, присказка. Клушин, повторил он про себя, ну и что, что Клушин? А вслух сказал:

— А ты его когда-нибудь видел, Клушина этого?

— Видел, — сказал Семен, не оборачиваясь.

— Ну и в каком он звании? — спросил Иван. — И сам он какой из себя?

— Этого тебе пока лучше не знать, — сказал Семен.

— Почему? — спросил Иван уже сердито.

— Да потому, что мы по делу едем, а это тебя сильно отвлечет.

— А он что, такой страшный?

— Зачем страшный? Просто строгий. Скажет: отсечь голову — и отсекут.

— За что?

И вот тут Семен не выдержал и обернулся, посмотрел на Ивана, а после спросил:

— А зачем мы туда едем, знаешь?

— Нет.

— А зачем тогда соглашался?

— Ат! — только и сказал Иван, потому что это было уже слишком, даже для Семена! Да тут и сам Семен понял, что он это зря, и поэтому сразу сказал такое:

— Ладно, ладно, ты не обижайся! Ну, я сказал! Ну а ты сразу, будто барышня. Или ты и вправду думаешь, что это Клушин про тебя так скомандует? Нет, про меня! Потому что ты кто? Ты мой подчиненный. А я тобой командую, отдаю тебе преступные приказы. И меня колесовать за это! А тебя только повесить. Справедливо?

Иван усмехнулся.

— Значит, вижу, справедливо, — продолжал Семен, снова поворачиваясь к лошадям. — Потому что тебе что? Тебе майор Губин велел: ехай со мной! И ты поехал. Без шпаги и без пистолетов. Даже без ножа, я думаю. А у меня все это есть, — и тут он похлопал по сиденью, на котором он сидел. — На обоих хватит, не волнуйся. И мне отвечать. И когда пойду, тебе сидеть.

— Куда пойдешь? — спросил Иван.

— К царю, — сказал Семен. — Ты же должен знать, зачем мы едем. Потому что вдруг со мной что? Вот сейчас возьмут и вон из тех кустов пальнут по нам, и я с дырявой головой в обочину. А ты тогда что дальше должен делать?

Иван молчал. Он еще смотрел на те кусты, про которые сказал Семен.

— А ты должен вот что, — продолжал Семен. — Ты на меня даже не смотришь, а быстро едешь дальше, и там, где сбоку будет стоять дуб, ты заезжаешь в кусты и оставляешь там коляску, идешь мимо прудов, и там, и это тоже сбоку, будет стоять сторожка. А в сторожке должен сидеть человек, который тебя сразу признает. А ты ему скажешь, что тебя прислали вместо меня.

— И он мне поверит?

— Поверит! И даст тебе одну бумагу. Или попросит подождать и пойдет за той бумагой. Ты ее возьмешь и повезешь обратно. И не читай, что в ней! Когда возьмут, скажи, что ты неграмотный, или скажи, что крепко пьяный, буквы прыгают. Или еще что хочешь выдумай! Только сделай, Иван, так, чтобы они тебе поверили, что ты не читал. А не поверят, плохо тебе будет. Даже хуже, чем ты можешь себе представить. Ты даже будешь кричать: отпустите меня к Клушину, к Клушину, пусть лучше он меня пытает, только отпустите!

Сказав это, Семен замолчал. Иван тоже задумался, потом спросил:

— Так что же там будет написано?

— А то и будет! Завещание его! Понятно?!

Иван молчал. Потому что а чего тут уже было спрашивать? Потому что и в самом деле, подумал Иван, лучше сразу к Клушину, чем в такое дело ввязываться. Ну да чего теперь уже вздыхать, поздно уже теперь. Так и Семен сказал:

— Потерпи, уже совсем мало осталось.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

«Ловись, рыбка, мала и велика»

И так оно тогда и было — они еще совсем немного проехали, а после опять повернули и выехали на тракт. А по тракту там чего, там же уже совсем близко. И еще лошади спрытно бежали. Но не до самой Ропши, а версты за две не доезжая, они опять свернули на проселок и затряслись по колдобинам. После повернули раз и еще раз, Семен велел запоминать дорогу, Иван запоминал. После, уже в лесу, Семен сказал, что если вдруг какая беда, но уже настоящая, тогда лучше домой не возвращаться, а просто гони, Иван, куда попало, а после молчи как рыба, а Никита Иванович тебя за это не забудет и хоть из пекла вытащит. А вот, кстати, сказал Семен, и наша рыба! Но указал на дуб. И они подъехали