Жаркое лето 1762-го - Сергей Алексеевич Булыга

таких денег перепьются, насмешливо сказал Семен. Не все, сказал Митрий, их там много, и у них с этим сейчас очень строго. А где государь? — спросил Семен. Этого мне видеть не довелось, сказал Митрий, но в том же самом окне те же самые гардины — очень толстые, зеленые, за ними ничего не видно. В опочивальне он, прибавил Митрий, боятся они его куда-нибудь переводить. Потому что если потом вдруг что, так в землю же живьем закопают! Да, кстати, вдруг сказал Семен, а там ты был? Нет, сказал Митрий, только смотрел издали. И что? И все в порядке. Семен на это закивал, и их разговор на этом кончился. Митрий отломил кусок хлеба и стал его есть, всем своим видом показывая, что хлеб очень сухой. Но Семен не обращал на это никакого внимания — Семен ждал Маслова.

Маслов пришел нескоро — когда уже темнело. Пришел, и опять остановился в нескольких шагах от них, и поклонился.

— Принес? — спросил Семен.

— Ну, — сказал Маслов, — это как сказать.

— Говори прямо!

Но Маслов ему теперь вообще ничего не ответил, а повернулся к Ивану, внимательно посмотрел на него и спросил:

— Вас зовут Иван? — Иван кивнул. — Вы ротмистр? — Иван опять кивнул. А Маслов улыбнулся и сказал: — Тогда государь сказал, что он вам верит. Вы его не предадите. Он только на одного на вас надеется. — И только после этого Маслов опять обернулся к Семену и сказал уже такое:

— Тогда я принес.

И он подошел к ним и сел, после медленно и с важным видом вынул из одного бокового кармана маленькую чернильницу-непроливашку и дал ее Митрию, а из другого — огрызок пера, и это дал Ивану, и уже только после достал из-за пазухи свернутый в трубочку лист…

Лист сразу же схватил Семен — и сразу развернул! И чертыхнулся! Потому что лист был пустой, чистый. Семен быстро глянул на Маслова и строго спросил:

— Это что такое значит?!

— А это значит, — так же строго сказал Маслов, — что государь с вами согласен. Пауль родовитей, он сказал, чем Алексис, и поэтому пусть будет Пауль. И еще, он это сказал отдельно, пусть будет не так, как Катрин хочет! И смеялся.

— Тогда почему он ничего не написал? — спросил Семен.

— А потому что как ему писать? — сказал Маслов. — Они же все время при нем. Так и толкутся! И у него же только опочивальня и гостиная, больше его никуда не пускают. У него все там! А они: восемь солдат в гостиной и офицер в опочивальне. Сегодня господин Чертков дежурит, они каждый день меняются. А старшим, и он всегда здесь, это господин Орлов, Алексей Григорьевич, майор.

— Уже майор? — спросил Семен.

— Майор, — повторил Маслов. — И он еще говорит: ты, скотина! Это он так говорит: ты, скотина, на меня еще посмотришь, на фельдмаршала, ты…

— Тпррр! — грозно сказал Семен. — Стоять! — И продолжал уже спокойнее: — Значит, я так понял, государь сам написать не может, потому что он все время под надзором, но подписать подпишет. Так?

— Так, — сказал Маслов и кивнул. И сразу добавил: — Отречение в пользу Пауля, то есть Павла Петровича, подпишет. И гарантий никаких не требует. Потому что ваши гарантии, он так сказал, это господин Иван, ротмистр. Он ему, сказал, всецело доверяет. То есть вам, — сказал Маслов, поворачиваясь к Ивану. Иван засмущался.

— Ого! — сказал Семен. — Так, может, ты, Иван, еще вперед Орлова в фельдмаршалы выскочишь! Если мы, конечно…

И замолчал, потому что посмотрел на пустой лист и задумался. А после посмотрел на Маслова и спросил:

— А как это писать?

— А как и было написано прежнее, — сказал Маслов. — Только вписать про Пауля. То есть там, где стояло «на весь мой век отрицаюся», сразу за ним, вместо «не желая ни самодержавным, ниже иным каким-либо образом» и далее — это все опустить, а после «отрицаюся» поставить: «и передаю наследие свое сыну своему Великому князю Павлу Петровичу и благословляю его на вступление на Престол Государства Российского». И дальше сразу подпись. Подпись мы поставим. То есть вы сейчас все остальное напишете, а после я это возьму, сбегаю к нему и подпишу, и верну вам. И все дела.

— Все! — строго сказал Семен. — А сразу нельзя было подпись поставить?

— Сразу нельзя, — так же строго сказал Маслов. — Потому что мало ли.

— А вот гарантия! — сказал Семен и указал на Ивана.

— Гарантия, это когда прямо при нем, — сказал Маслов. — А так мало ли. Ну и опять же, давайте пишите. Сами же говорили, что времени нет.

— Нет, конечно, — сказал Семен, разворачивая лист. — Да и я того текста не помню.

— Я помню, — сказал Маслов. — Я буду диктовать.

Семен вздохнул, после велел, чтобы Митрий дал ему дощечку подложить, после расстелил на ней лист, лист был гербовый, казенный, Иван дал Семену огрызок пера, Митрий держал чернильницу, а Маслов начал диктовать: вначале быстро титул, потому что нужно было спешить, а после так: «В краткое время правительства моего самодержавного Российским Государством самым делом узнал я тягость и бремя, силам моим несоглас…»

Но дальше он не договорил! Потому что от дворца ударил барабан! Он бил тревогу! Маслов вскочил и побелел лицом, руки у него затряслись.

— Хватились! — жарко сказал он. — Убьют! Убьют!

Но тут уже вскочил и Митрий, и крепко дернул его за руку, велел:

— Садись!

Маслов сел.

— Держи!

Маслов взял кружку.

— Пей!

Маслов выпил ее всю и в один почти дух! Митрий сунул ему хлеба закусить, сказал:

— Сейчас еще налью, ешь быстрей! — и повернулся к Ивану с Семеном, сказал: — Живо отсюда! А мы их задержим! Ну! Я кому сказал?!

Иван с Семеном быстро встали, Семен сунул манифест за пазуху. Барабана уже слышно не было, зато была слышна перекличка — это они пока что шли по саду. Они — это гренадеры, преображенцы, первый батальон.

— Сенька, беги! — сердито сказал Митрий, почти выкрикнул. — А ты, — сказал Маслову, — на еще, на! — И сунул ему еще кружку. Маслов послушно пил. А Митрий говорил ему: — Скажешь, всегда сюда ходишь. А я угощаю. А что! А я и им налью! У меня этого добра на всю их роту хватит! Вон как в Персидском походе — видел, как слоны пьют ее сколько? С утра по ведру! А после, днем…

Но сколько пьют слоны днем, Иван так и не узнал, потому что он уже побежал следом за Семеном. Сзади было тихо, только голоса какие-то. Иван