Опасная седина монет - Валерий Пушной

Испытывая удовлетворение в душе, Исай чуть наклонил узкое лицо, словно соглашался с просьбой раненого, ответил:

— Менты — это по твоей части, парень, я не мент! Папа мне нужен, потому что насолил мне! Зачем ты просил меня вернуться?

Отдышавшись, парень затравленно повел вытаращенными глазами вокруг:

— Оставь охрану, братан! — прошептал заговорщицки. — Дай подумать до вечера! Зуб даю, до вечера!

Такой вариант не очень устраивал Исая — информация нужна была немедленно, прямо сейчас. К тому же оттяжка по времени не давала гарантий, что вечером подельник Папы выложит все, что знает. Но, с другой стороны, просил парень не так уж много времени. Сделав вид, что раздумывает, Исай, как бы скрепя сердце, будто через силу согласился подождать:

— Хорошо, поверю, охрану верну!

Заметно успокоившись, парень откинулся на подушку и улыбнулся, показав все верхние зубы вместе с десной.

Поздно вечером Исай снова приехал в больницу. Парень некоторое время еще помялся, не решаясь переступить через невидимую грань, и, наконец, с трудом выложил, где находилось убежище Папы.

Через полчаса об этом знал Акламин.

Еще через полчаса, уже в преддверии ночи, группа захвата выехала на задержание.

Когда Ольга очнулась после того, как Александра оставила их с Кагоскиным на попечение деда и двух крепких парней, она не сразу разобралась в том, что происходило рядом с нею. Выцветшая, добитая до ручки мебель. Старый провалившийся замусоленный диванчик, пружины которого давили ей в спину.

Тут же, в одной комнате с нею, находился Кагоскин в наручниках. Ольга посмотрела на врача с настороженным удивлением. Тот сидел на стареньком жестком стуле, бросив руки на крышку стола и положив на них голову. Сидя спал. Сквозь сон услышал, как она зашевелилась, как заскрипели старые пружины дивана, поднял голову, рассеянно провел по ней глазами и отвернулся.

Чуть погодя в двери заглянул древний седовласый дед с жиденькой бородкой, бегая глазками:

— Оклемалась, барышня?

Кашлянув, Кагоскин завозился на скрипучем стуле. Дед глянул на него и предостерегающе произнес:

— А ты не кряхти, а то покликаю ребят — они быстро тебя излечат от кряхтенья.

Угнувшись, Кагоскин спрятал глаза.

И после этого до Ольги дошло, что врач оказался в том же положении, что и она. Рассмеялась громко и продолжительно. Повернув к ней лицо, дед, сморщив лоб, поднял брови. Она еще больше закатилась смехом, показывая на Кагоскина. Дед качнул головой и тоже хихикнул. Раньше показавшийся ей уверенным и безжалостным, Кагоскин был теперь жалким и напуганным. Куда подевалась петушиная заносчивость? Прервав смех, она отвернулась от врача — ей было неприятно смотреть на него. Спросила у деда:

— Нельзя его убрать отсюда в другое место?

Бегая глазками, дед сказал:

— Можно, барышня, в кладовку в коридоре. Только в ней нет места. К тому же его велели оставить здесь. Так что потерпи, барышня, это ненадолго.

Не зная, кто велел, Ольга переспрашивать не стала. Ответ мог совсем не понравиться ей. Промолчала.

Все время совместного пребывания врач молчал. Спал сидя на стуле. Второго лежачего места, кроме старого дивана, в комнате не имелось. Ольге не было жаль Кагоскина. Она даже радовалась, что тот испытывает неудобства. Пусть на своем горбу прочувствует, что такое плохо! Может, до него дойдет, какая он сволочь. Впрочем, уверенности в этом не водилось.

Все закончилось неожиданно. Поздно вечером следующего дня, когда Ольга уже легла на диване, в прихожей разнесся шум. Дверь в комнату распахнулась, и на пороге проворно появился дед, приглашая за собой худенькую стройную девушку в черной облегающей блузке и черных обтягивающих брюках, при этом живо, безостановочно говоря:

— Вот они, вот они, в целости и сохранности, как обещал! Живехонькие, и все на месте.

— Молодец дед, заработал свой гонорар! — сухо бросила в ответ девушка.

Узнав Александру, Ольга, ничего не понимая, быстро села на диване, опустив ноги на облезлый пол, обрадовалась ей:

— Это ты?

Но на нее посмотрели чужие холодные глаза, будто никогда раньше не видели. Ольга осеклась и больше ничего не стала спрашивать, осознав, что перед нею знакомое лицо, но, очевидно, с другими намерениями.

Заискивающе улыбнулся Кагоскин и скомкал улыбку, наткнувшись на холод глаз.

Новый план Александры был прост. Она приехала забрать отсюда пленников и отвезти к Папе, приплюсовать к Корозову. Она уже знала, где убежище Дусева. Хотела нагрянуть туда неожиданно, чтобы поразить Папу внезапностью и произвести достойное впечатление. Чтобы он забыл обиды и расслабился. Она верила, что у нее получится.

Но самое главное было не это — самое главное она держала в голове.

За нею в комнату вошли ее подручные. Она произнесла только два слова:

— В машину! — но произнесла так, точно сказала «расстрелять».

От этого тона Ольге стало не по себе. Она обратила внимание, как беспрекословно подчинились девушке подельники, как жестко схватили под руки Кагоскина и вывели из комнаты. Тот покорился безропотно, словно беспрекословно признавал главенство девушки над собой и безысходность собственного положения.

Потом подручные вернулись за Ольгой. Но стоило им прикоснуться к ней, как она отдернула руку, вскочила на ноги, выкрикнув:

— Не троньте!

— Не валяй ваньку! — усмехнулась Александра. — К Корозову едешь!

Эти слова обезоружили Ольгу — стало ясно, что девушке известно, где находился Глеб.

В машине Ольга сидела на заднем сиденье рядом с Кагоскиным, от которого пахло лекарствами, и он отвратительно плаксиво пыхтел себе под нос. Определенно, он догадался, куда их везли. И потому был раздавлен и даже убит этим.

С двух сторон Ольгу и Кагоскина зажали подручные Александры. От одного несло табаком, от второго — каким-то дешевым одеколоном. Эти два запаха смешивались с запахом лекарств, и Ольгу тянуло на рвоту.

Сидевшая рядом с водителем Александра сосредоточенно смотрела сквозь лобовое стекло. Свет фар встречных машин ей не мешал. Она прокручивала в голове все свои дальнейшие действия, а потому ни на что вокруг не обращала внимания.

Связанный Глеб лежал на боку на старой узкой кушетке. Он был обессилен. Противостоять бугаям Папы было тяжело. Его и развязывали, и связывали, и били, и отдыхали, задавая один и тот же злосчастный вопрос: «Где коллекция монет?» Он также неуклонно отвечал одно и то же. Но Дусев воспринимал его ответ как издевку и продолжал экзекуцию. Папа верил, что, пока его люди ищут жену Корозова, он дожмет его своими обычными методами.

Два неутомимых подельника, засучив рукава, периодически упражнялись над Глебом, удивляясь его упорству. Он был полностью в их руках, и по команде Папы они могли запросто отправить его к праотцам. И у Дусева возникали такие посылы. Но мысль о том, что в таком случае монеты достанутся кому-то другому, о ком он даже представления не имел, бесила его. Смерть Корозова могла означать для него окончательную потерю баснословно дорогой коллекции.