Три года революции и гражданской войны на Кубани - Даниил Скобцов

Бескровный многоречиво принялся уверять меня, что Воропинов выступил тогда вопреки воле ответственных руководителей их фракции на свой страх и риск…

Если даже допустить, что так и было, то сомнительной «победой» Воропинова воспользовалась именно вся их фракция, и кризис лицейского правительства ими был принят с явным удовлетворением. Рассчитаться немедленно с неугодным им правительством им помешало начавшееся собрание Краевой рады. Тот же Воропинов в одном из последующих выступлений перед перерывом занятий Законодательной рады бросил в одном своем выступлении правительству:

– Мы будем еще иметь время рассчитаться с этим правительством…

При полуразрешенном вопросе о правительстве начались заседания Краевой рады. Карты черноморской группы оказались несомненно спутанными. На Краевой раде мог быть поставлен вопрос уже об атамане, а они не успели разрешить еще вопрос о правительстве. Кроме того, как ни безудержна была агитация среди рядовых членов рады в пользу персональных перемен и общего направления краевой политики, тем не менее главное внимание депутатов было обращено на развитие событий на фронте. А здесь достигались желанные результаты. Кубань была очищена от большевиков и их толпы неудержимым потоком откатывались по направлению Царицына. Правда, вместе с тем обнаружилась неустойчивость Донского фронта. Красновская молодая армия начинала сдавать. Сам Краснов, обнаруживавший до того большую склонность к самостийности, теперь стал заговаривать с добровольческим командованием другим языком. Скоро с его стороны раздадутся призывы о помощи, так как ясно стала угрожающая активность большевиков в районе Маныча по направлению к Кагальнику вразрез между Доном и территориями, занятыми добровольческими войсками. Скоро и кубанцы Ейского отдела, вкусившие в полной мере и совсем недавно «прелести» большевистского господства, поймут, какая опасность угрожает в первую голову их станицам при серьезной неудаче на фронте. Для всех ясно было еще и то, что тыловая разруха не замедлит разразиться на всем фронте.

Совершенно естественным должно бы было явиться у линейского правительства желание к укреплению своей власти. Это должно бы стать его долгом. И, конечно, при большем опыте правительства, при большей яркости его возглавителя, правительство должно бы было развить необходимую энергию за право вести корабль краевой политики по руслу единения и народности. Это должно бы стать прямым долгом правительства. Но наш «премьер», подавленный тем недостойным приемом критики и общих действий большинства Законодательной рады, терял необходимую волю и твердость в борьбе.

В Краевой раде он вдруг неожиданно для нас, членов правительства, воспользовавшись первым подходящим случаем, поставил вопрос об отставке правительства. Сделано было это им, можно думать, без заранее обдуманного намерения. Но его этот жест мог доставить много хлопот Рябоволу и его единомышленникам, Краевая рада, вследствие своего нежелания ставить теперь вопрос о перемене правительства, когда на фронте успех, могла при формальной постановке вопроса выразить правительству доверие, и тогда правительство могло бы эмансипироваться от мелочной зависимости от господ Воропиновых Законодательной рады, действовавшей по тому же признаку того же доверия Краевой рады. Будучи чужд подобным приемам борьбы, Ф. С. Сушков, конечно, и не думал «срывать» у Краевой рады таким приемом себе доверие. Но Рябовол явно испугался и прежде всего учинил над самим нашим председателем обычную свою председательскую «экзекуцию» – прерывал оратора, бросал в тоне крайнего раздражения замечания – «говорите короче», «неясно, что вы хотите сказать» и т. п. Демонстрировал перед всей Краевой радой крайнее неуважение к председателю правительства.

А когда значительная часть рады запротестовала, тогда Рябовол поставил вопрос о доверии ему, председателю Краевой рады. Рада не могла в такой острый момент создавать новый еще председательский кризис. На сцену, как всегда в подобных случаях, выступил товарищ председателя Султан-Шахим-Гирей, поставил в подходящей формулировке вопрос о доверии председателю Краевой рады и проголосовал это «доверие» Рябоволу. Тот появился из-за ширмы, куда, было, удалился на момент голосования, «смазал», с обычной беззастенчивостью и ловкостью поставленный Сушковым вопрос, и правительство вышло из рады без формального недоверия, но снова с ущербленной авторитетностью.

Получив, однако, наше общее согласие, Ф. С. Сушков наконец осуществил свое желание и подал в отставку. 14 февраля 1919 года теперь уже официально открыл период правительственного кризиса, тянувшегося около двух месяцев, так как через два дня после кризисных дней Краевая рада прервала свои занятия.

Войсковой атаман в очень сдержанных словах выразил при закрытии рады свои опасения и свою неудовлетворенность оставленным радой положением, – кризис власти не разрешен, отсутствует опора ее – народное доверие… «Смысл и ценность ваших решений, – сказал он, обратившись к раде, – в том, чтобы вносить спокойствие, порядок, единение. И вот мне думается, что этого единения нет». Атаман, однако, не решился поставить вопрос в более определенной форме. В виде какого-то малого актива этой сессии Краевой рады оказалось весьма неясное постановление о желательности скорейшего заключения союзного объединения из освободившихся от большевиков частей России, причем в перечень желательных участников объединения не были внесены ни Добровольческая армия, ни Украина; их нужно было предполагать под обычным в таких случаях указанием: «и другие»…

Так обходилось для одних одно неудобное речение, для других – другое.

Впоследствии из этого обхода китов объединения возникнет немало обид, упреков и заподозриваний в нелояльности.

Черноморцы на этой сессии ставили вопрос о Кубанской армии, о неотложном ее создании. Как мы видели, этот вопрос был с полной определенностью в правительственной декларации… Войсковой атаман отдал приказ по войску: «Все вооруженные силы, выставляемые Кубанским краем, объединяются в Кубанскую армию под начальством походного атамана, подчиненного непосредственно ему, войсковому атаману». Но по дальнейшему изъяснению атаманского приказа выходило, однако, что эта особая Кубанская армия образует в каком-то виде лишь тыловой резерв, из которого будут выделяться части войск, из которых будут составляться корпуса для действия на фронте под общим командованием главнокомандующего всеми противобольшевистскими военными силами генерала Деникина. Из нее же будут выделяться части войск, чтобы заканчивать очищение Края от большевиков и вообще для умиротворения Края… В совете правительства этот приказ войскового атамана предварительно не обсуждался. Вообще с вопросом о Кубанской армии вышло нечто весьма нескладное. У издавших о ней приказ войскового и походного атаманов было явное стремление не слишком раздразнить одних – добровольческое командование – и «замазать глаза» другим – своим черноморцам. Как всегда, подобное решение больного вопроса раздражало одних и совсем не утешало других.

Генерал Деникин, оказывается, тоже собирался, желая дать нравственное удовлетворение кубанцам, после поворота Добровольческой армии на север наименовать Кубанской армию, предназначенную для царицынского направления без изменения существующего порядка подчинения, – собственно тоже предполагалось лишь «замазать глаза». Но и эта мера в действительности не была выполнена и будто бы в силу обиды главнокомандующего за самочинный акт кубанского атамана, издавшего вышеуказанный свой неопределенный приказ.