Встречи на московских улицах - Павел Федорович Николаев

этот раз.

Зорин был настолько захвачен игрой, что ни о чём другом уже не помнил. Не спеша, боясь растерять радость от только что пережитого, он вышел на пятачок знаменитостей, среди которых стояло несколько литераторов.

– Ну, поздравляю вас, поздравляю, – с тренированной, слишком пылкой душевностью сказал один из них, протянув свою длань. Другие к нему присоединились.

– Спасибо, – Леонид пожимал протянутые к нему руки. – Просто здорово! Здорово, правда?

Общество недоумённо смолкло, и Зорин заметил, как двое переглянулись, кто-то криво ухмыльнулся. «В чём дело? – мелькнула мысль. – Что не так?»

По счастью, недоразумение быстро выяснилось: его поздравляли с предстоящей премьерой пьесы «Молодость», а не с победой «Динамо». Вспомнив о спектакле, Леонид помчался в Малый театр, едва успев к открытию занавеса.

Пьеса была принята при полном сочувствии зала – зрители с отеческой снисходительностью закрыли глаза на промахи молодого автора. Пьеса заканчивалась словами: «В добрый час! В добрый час!» И когда автор вышел на сцену, его приветствовали именно этим пожеланием:

– В добрый час! В добрый час!

В двадцать пять лет дебютировать в Малом театре! Это колоссальный успех. Было отчего закружиться голове. Позднее Зорин так передавал своё тогдашнее состояние:

– Я вновь очутился на улице Горького. Главная магистраль столицы была торжественно иллюминирована – первомайские празднества продолжались. Тротуары и проезжая часть, освобождённая от пешеходов, пенилась человеческим морем. Стояла ликующая весна. Вечерний воздух был молод и ласков. Я медленно шёл к Пушкинской площади. Я понимал и не понимал, что больше не будет такого вечера, такой всепобеждающей радости. Недаром мой праздник слился с общим. Быть может, тут есть своя символика? Быть может, мне и впрямь предстоит фейерверочная дорога цветов? Я думал о том, как много я выиграл в этот невероятный день. Может быть, целую биографию.

Предчувствие не обмануло будущую знаменитость: всю вторую половину XX столетия театральные сцены страны сотрясали пьесы Леонида Зорина – «Покровские ворота», «Варшавская мелодия», «Пропавший сюжет», «Царская охота», «Декабристы», «Римская комедия», «Союз одиноких сердец», «Коронация»… Непреходящий успех пьес Зорина объясняется тем, что он предпочитал размышлять в них о той сфере бытия, которая давала возможность рассматривать любовь как высшую доблесть жизни, а сострадание – как её высшее благо.

Жизнь – единократна. Писатель и журналист, B. C. Бушин к тому же – страстный публицист, не знающий компромиссов. И это известно всем, следящим за литературой и политическими событиями. На этих поприщах он боец:

Увы, я многих пережил.

Хоть и берёг себя не очень:

И с полной рюмочкой дружил,

И мог работать дни и ночи.

Трусцой не бегал по утрам,

Считая это чушью просто.

А жил открытый всем ветрам. …

Вдруг – бац – уже и девяносто.

Но занемочь иль пасть в бою

Доныне не имею права,

Поскольку родину мою

Терзает злобная орава.

Но мало кто знает, что за внешностью сурового воина скрывается очень чувствительный человек, взыскующий любви и справедливости. Вот характерная сценка, запечатлённая Владимиром Сергеевичем 6 февраля 1958 года: «На автобусе доехал от улицы Зорге до „Сокола“, и здесь у метро невольно подглядел сцену, которая до сих пор сжимает сердце.

Почти у самого края тротуара, видно, только что, сойдя с автобуса, стояла маленькая девочка, вероятно, первоклашка, хорошенькая и тоненькая. Над ней склонилась молодая женщина, должно быть мать, и что-то злобно и много говорила ей. Я словил только одно слово: „стерва“. Она отчитывала её за какую-то оплошность. Женщина, судя по внешности, вполне интеллигентная. На лице девочки были растерянность и страх.

Потом мать достала платок и зачем-то стала вытирать ей лицо, хотя оно было, кажется, вполне чистым. Но как она это делала! С какой ненавистью и силой проводила платком по лицу! Девочке было, понятно же, больно, но она была так перепугана, убита, что молча терпела, даже не отстраняя лица.

Я ходил около и порывался вмешаться, сказать: „Прекратите! Она возненавидит вас!“ Но так и не решился. Ах, как жалко! Ведь нужно было, нужно!»

Бушин сам был отцом и очень любил свою дочь Катю. Вообще его отношение к детям и женщинам с полным правом можно назвать трепетным. Человек очень благодарный, он живо откликался на проявление к нему внимания. Особенно женщин. Вот посидел Владимир Сергеевич с полчаса за чашкой кофе с библиотекарем ЦДЛ Ниной Сударушкиной и уже преисполнен чувством радости за проявленное к нему снисхождение молодой и интересной особы:

Спасибо вам за тот случайный

Прекрасный вечер в феврале,

С его открытостью и тайной,

И светлой думой на челе.

Я помню всё: наш столик в зале,

И как далёк был этот зал,

И всё, что вы тогда сказали,

И всё, что я тогда сказал.

И вспышки ваших глаз живые,

И как вы, ложечкой звеня,

Сказали: «Поздно уж…», впервые

Назвав по имени меня.

И моего смущенья муку,

И ликование моё,

Когда я тронул вашу руку,

А вы не отняли её…

Нет, жизнь нельзя назвать напрасной,

Не всё так худо на земле,

Коль был возможен тот прекрасный

Случайный вечер в феврале.

Никакого продолжения, как могут подумать некоторые из читателей, этот февральский вечер не имел, если не считать прощального стихотворения «Амулет», которым Бушин сопроводил отлёт прекрасной библиотекарши на Филиппины:

Ваш путь лежит в немыслимые дали!

Под самолётом за день проплывёт

Простор, на коем в наши дни едва ли

Не половина всех землян живёт.

Навстречу солнцу будете вы мчаться

И раньше нас увидите зарю…

В надежде вскоре с вами повстречаться

Я амулет чудесный вам дарю.

На улицах Бангкока и Манилы

Пусть будет с вами этот амулет

Кусочек камня, взятый у могилы,

Где спит и дышит первый наш поэт.

Он вас не оградит от неудачи,

От яда кобры или пасти льва.

Он вам послужит несколько иначе

Без сказочных чудес и волшебства.

Когда бы вы его ни попросили,

Забравшись в те далёкие края,

Мой амулет напомнит о России,