Роман Ким - Александр Куланов

«— Находившаяся у меня на связи агентура НКВД использовалась для дезинформации японцев и получала от них подарки в виде носильных вещей, фотоаппаратуры и так далее. Гай и Николаев-Рамберг приказали сдавать эти вещи. Эти операции переросли разумные нормы, и начались прямые злоупотребления. Я начал поручать агентуре требовать, чтобы японцы выписывали из-за границы в виде подарков те или иные вещи, нужные отдельным сотрудникам НКВД и их женам… Признаю, что я совершил служебное преступление»[393].

Чекистская фарцовка не привлекла особого внимания следователей в 1937 и 1940 годах, ведь тогда речь шла об измене родине. То же самое произошло с показаниями Валентины Гирбусовой и Ольги Потехиной. На этот раз понадобилось всё, и генерал Влодзимирский обвинил заключенного Кима в полном моральном разложении: «Понуждал к сожительству женскую агентуру». Это и другие обвинения были предъявлены Роману Николаевичу 5 ноября 1945 года: «Произведенным дополнительным расследованием достаточных улик для обвинения Кима P. Н. в совершении преступлений, предусмотренных ст. 58 п. 1а УК РСФСР, не добыто. Одновременно установлено: систематически из корыстных соображений присваивал лично и участвовал в разбазаривании вещей, получаемых секретными сотрудниками НКВД от разрабатываемых японцев… Обвинение по ст. 58 п. 1а за недостаточностью улик снять… Привлечь в качестве обвиняемого по ст. 193 п. 17а»[394]. Уже 17 ноября 1945 года Особое совещание при НКВД СССР, которое обычно только отправляло людей в расстрельные рвы и лагеря, постановило: «Ким Романа Николаевича за злоупотребление служебным положением лишить свободы сроком на восемь лет, девять месяцев, считая срок с 2 апреля 1937 г.»[395].

В год двух побед Роман Николаевич Ким одержал свою — наверное, самую важную победу в жизни. 29 декабря 1945 года он вышел на улицу Дзержинского из здания, где, за небольшим исключением, провел восемь лет страшной борьбы и страшного одиночества. Возможно, в руках у него был кожаный портфель с выцарапанным на дне и уже почти затертым автографом «Ким Саори». В кармане — это точно, лежал ордер на однокоечный номер в гостинице «Люкс» на улице Горького, 10, где еще до войны жили разведчики и коминтерновцы, японские режиссеры и преподаватели. Настало время начинать очередную новую жизнь.

Пятнадцатого мая 1946 года Ким получил, наверное, самую дорогую, во всяком случае, точно — самую выстраданную государственную награду. Министерство государственной безопасности СССР, в которое трансформировали НКВД и НКГБ, наградило его медалью «За победу над Японией». Ее ввели вскоре после подписания акта о капитуляции — 30 сентября 1945 года, и награждения были массовыми. Всего медаль получили около 1 миллиона 800 тысяч человек, причем были случаи, когда медаль вручалась дважды и даже трижды! В удостоверении к медали было написано так: «За участие в боевых действиях против японских империалистов». Участвовал ли Роман Ким в боях против Японии? Как ни банально это прозвучит, не все бои ведутся на фронте, и его медаль весила намного больше, чем другие награды. Ее вес равнялся весу не врученных ему орденов, блеску неполученных воинских званий, «Золотой Звезде» повешенного японцами Рихарда Зорге, и самое главное — она «потянула» на восемь лет одиночества в тюремных камерах.

О жизни Романа Кима между 29 октября 1945-го и маем 1947-го не известно почти ничего. Только эпизод с вручением медали «За победу над Японией». Чем он занимался? Где и на что жил? Знаем только, где — в гостинице «Люкс» на улице Горького. Причем жил он там очень долго. Когда в декабре 1947 года из той же внутренней тюрьмы МГБ на Лубянке вышла бывшая японская актриса Окада Ёсико, ни за что отсидевшая десять лет, ее тоже поселили в «Люкс». Она вспоминала, что на работу в издательство «Иностранная литература» ее устроил Роман Ким, живший по соседству[397]. «Жить в отеле “Люкс” считалось привилегией, но роскошным его никак нельзя было назвать. “В нашем величественном здании жили в нашпигованных прослушивающей техникой многоместных номерах на нижних этажах отеля будущие государственные деятели мирового значения, такие как Чжоу Эньлай и Хо Ши Мин”, — пишет в своих мемуарах Рут фон Майенбург. — Отель кишел крысами, привлеченными запахами с коммунальных кухонь и булочной на первом этаже, которая продолжала работать и при большевиках. Полчища крыс упоминают в своих воспоминаниях почти все бывшие постояльцы»[398].

Весьма соблазнительно думать, что всё это время вчерашний заключенный крыс этих не видел и по-прежнему был задействован в каких-то секретных операциях. В 1946 году начался Международный военный трибунал для Дальнего Востока, более известный в литературе как Токийский трибунал или Токийский процесс. В составе советской делегации, прибывшей в Токио, числилось более семидесяти человек — юристов, переводчиков, военных, экспертов и других специалистов. Список делегации до сих пор не открыт для свободного доступа, а в мемуарной литературе никаких упоминаний о Романе Киме в составе этой группы не встречается. В материалах — личных делах, архивных справках на японских обвиняемых, подготовленных советской стороной и хранящихся ныне в Государственном архиве Российской Федерации, его тоже нет. Да и занимались этой подготовкой сотрудники другого ведомства — военной разведки, ГРУ.

У нас всё еще нет оснований считать, что Роман Ким мог оказаться в Японии после возвращения из нее то ли в 1913 году, то ли позже, но во всяком случае до 1918-го. Революция и Гражданская война в России, учеба в университете, а потом служба в контрразведке ОГПУ не создавали благоприятных условий для путешествий. Был он в Токио в сентябре 1923 года, как рассказывала Мариам Цын, или нет, неизвестно, но вряд ли — некогда было. Сугиура Дзюго, с которым имя Кима связывал Сига Наодзо, умер в своей резиденции в феврале 1924 года. Сугиура Рюкити скончался в Харбине в 1931-м. Настоящий отец Кима — в 1929-м. К 1951 году, когда Роман Николаевич заявил о себе как писатель, от японского прошлого у него должны были остаться только воспоминания. Но… только ли?