Последняя битва - Александр Тестов

– Гребите!

И ладья, нахлебавшаяся воды и глубоко осевшая, едва сдвинулась с места. Еще взмах веслами…

– Сигай за борт! – скомандовал Явор и, первым скинув кольчугу, бросился в Волхов.

Благо до берега было уже рядом.

– Я не умею плавать!

– И я…

Не все дружинники последовали примеру воеводы. Те, кто не умел плавать, проявили робость. Кто-то пытался их уговаривать.

– Держись, дурень, за меня…

– Поплыли…

– Эх!

Барахтанье и ругань потерпевших кораблекрушение тут же заглушились криками и лязгом боя – абордаж начался. Выбравшись на берег, Явор первым делом оглядел место высадки Умилиной ладьи. Там тоже шел бой. Драккар нагнал беглецов и теперь два судна, уткнувшись мордами в берег, стояли, плотно прижавшись друг к друг. Викинги яростно атаковали, новгородцы решительно защищались.

– Должен был успеть… – уговаривал себя воевода, спеша к месту битвы. – Валуй должен был успеть…

Явор кинулся в сечу, не дожидаясь пока вся его команда с потонувшей ладьи выберется на берег. Мокрые дружинники с ходу атаковали варягов. Битва кипела не только на судах, но и на берегу…

* * *

Воевода держался крепко. Последний десяток плотно обступил своего командира и медленно отступал к лесу, отбиваясь от наседавших варягов. Новгородцы сжатым кулаком, выстроив круг, огрызались до последнего. А последним был воевода. Он знал, что Валуй успел увести княжну, и теперь каждое мгновение удаляло Умилу от опасности.

Явор отступился и, запнувшись о тело павшего товарища, тяжело повалился наземь. Странно, но его никто не спешил добивать.

– Кто ты? – Явор услышал над собой чей-то голос.

Новгородец, опираясь на меч, поднялся на одно колено.

– Воевода новгородский! – с одышкой, но гордо изрек Явор.

– Вставай, воевода, – все так же по-словенски предложил варяг.

Явор встал и оглядел собеседника. Крепкий воин в кольчуге и шлеме стоял, опустив щит. Только его меч продолжал смотреть в живот новгородцу. За его спиной, тяжело дыша после сечи, толпились с десяток воинов.

– Имя-то у тебя есть, воевода?

– Явор.

Незнакомец снял шлем и отдал подскочившему дружиннику. Щит он просто отбросил.

– Меня зовут Сигурд. Я хёвдинг ярла Атли… в общем, я тоже воевода, – спокойно представился варяг. – Ну что, воевода, сдаешься, или…

– Или… – процедил сквозь зубы Явор и поднял меч.

Сигурд замахнулся и сделал шаг вперед. Воевода поставил блок, но варяг не стал бить. Он выбросил левую руку и ухватил воеводу за локоть, блокировав его правую руку. Варяг с силой толкнул, и Явор оказался боком к врагу. Вот только сейчас последовал удар! Лезвие легко порвало кожаную рубаху новгородца и разорвало мышцы. Воевода попытался сделать разворот, но его меч разрубил пустоту, противника там уже не было.

– Воевода!

Новгородец повернул голову на позыв и тут же получил удар в шею. Явор смежил веки… а потом они широко раскрылись, и глаза воеводы нереально выкатились из глазниц. Из перерубленной шеи хлынула кровь, без брызг и фонтанов. Кровь залила шею, грудь, стекла на живот… И Явор – воевода новгородского князя Гостомысла, упал к ногам варяга.

Сигурд кинул беглый взгляд на тело поверженного противника, а затем рявкнул на дружинников.

– Ну, чего встали?! Баб я буду догонять?!

Твоя слава, воин, опережает тебя.

Вот и лето. Отчего Сигурд жаждал именного его? Быть может, потому, что зима выдалась на диву крепкой и на погоду, и на приключения. От приключений, кстати, кривилась улыбка и нет-нет да поднывали раны. А про осень вообще вспоминать не хотелось. Как попал сюда, как его почти убили… потом плен и погреб. Ярл Гутрум, штурм борга, побег… и новый ярл… ярл Атли. Ах, Вемунд!

Сказителя он тоже припоминал частенько, особенно последнюю встречу на пиру. И его тревожные слова.

– Не люби… – пролепетал себе под нос херсир.

Все это казалось нелепо, противоречиво… Да и что тут думать? Любовь…

…Из похода на меря его доставили в борг в бреду и горячке. Рана загноилась. Зашили криво-косо… Херсир всю дорогу метался на санях под толстыми шкурами. Иногда орал на непонятном языке, и викинги косились на походного вождя с опаской. Стали даже шептаться, что Один призывает храброго воина к себе. Два раза ему клали в ладонь меч… но он не умер. Уже в Альдегьюборге он пришел в себя и потребовал – баню! Олаф вместе с сыновьями пропарил товарища, и тут Сигурд принялся настаивать:

– Режьте жилы! Чего смотрите? Надо шить заново…

Осторожно раскрыли рану, тщательно убрали гной.

– Мочу давайте! Лучше ребенка…

Он не придумал ничего иного.

– У стряпухи дитё есть, – сообразил Трюггви, – говорят, от нашего Ульфа…

– Брешут, – отмахнулся Олаф.

Товарищи изловчились и раздобыли мочу младенца. Дезинфекция прошла обильно и весьма успешно, после чего Олаф долго и старательно зашивал рану. Швы толстым слоем покрыли барсучьим жиром.

– До свадьбы заживет, – утирая пот со лба, изрек Олаф.

«Ну вот, – подумал Сигурд, – и этот туда же…»

Хворь отступала нехотя, язвы заживали долго. Швы, сделанные Олафом, слава богам, прижились и эта рана потихоньку-полегоньку давала жить. А вот два укола тонким шилом – напротив. И ведь плевое дело – укол. Две маленькие дырочки в мясе, ан нет. Зудят и зудят.

Месяц ушел у херсира на лечение и реабилитацию. Попустил он и проводы зимы, и пиры, и даже девок пропустил. А то, что девки были, Сигурд и слышал, и видел. Но все объяснил Олаф. Девки были местные – чудинские, из соседних родов, что дружбу вели с Атли. Завезли, стало быть, девок, как товар.

– А что княгиня с княжной? – спросил херсир.

Он как-то поначалу и забыл про них.

– А что им будет. Живут, – ответил Олаф, но херсир уловил в его голосе что-то…

– Живут?

– Хорошо живут… у ярла.

– Ага… – Сигурд сел на лавку.

– Мы тебя когда везли, – Олаф сделал многозначительную паузу, – ты имя ее повторял.

– Кого?

– Вторуши.

– Да иди ты…

И викинг тогда ушел, а Сигурд думал – и с чего бы ему имя княгини повторять. Вторуша… хм… забавное славянское имя – стало быть, вторая по рождению.

* * *

Вот оно и лето. Хотя тепло стало уже в конце мая. Волхов вскрылся поздно, и только к середине все того же мая вешняя вода спала.