Последний поезд - Василий Гавриленко

— Да.

— Ты принял на себя команду отрядом?

— Да.

— И вернулся на Базу без него?

— Да.

Бугай удовлетворенно кивнул и опустился на стул. Лошадиное лицо застрочил что-то в блокноте. Женщина участливо смотрела на меня.

— Ну, расскажи нам, как это произошло.

Вспомнилось наивное любопытство конунга Сергея — тогда я ушел от ответа, но едва ли такое возможно сейчас.

— Это произошло в Твери.

Лошадиное лицо прекратил скрипеть ручкой по бумаге и поднял голову.

Я коротко рассказал этим людям о путешествии моего отряда в Тверь, о Поляне, о ЧП. Они слушали не перебивая. На лицах не отражалось ровным счетом ничего. Но когда я упомянул о питерах, брови бугая полезли на лоб, лошадиное лицо крякнул, а женщина переспросила, словно не расслышав:

— Питеры? В Твери?

— Так точно.

— Продолжай! — нетерпеливо перебил бугай.

— Мой отряд столкнулся с одним отрядом питеров — отрядом конунга Кляйнберга, но думаю, в Твери могли находиться и другие. Мы угодили в западню, и Кляйнберг предложил разрешить ситуацию с помощью поединка. От нас вызвался Зубов…

— Хороший выбор, — вставил лошадиное лицо.

— Питеры же выставили мутанта…

— Что?! — бугай вскочил. — Это не по правилам.

— Я сказал Кляйнбергу ровно то же. Но он…

Я развел руками.

Члены трибунала смотрели с явным сочувствием.

— Итак, — женщина кашлянула, отпив из кружки. — Итак, твой боец, разумеется, проиграл — что дальше?

Не знаю, что на меня нашло, но я рассказал им правду. Рассказал, как жутко слышать за спиной ровное дыхание бегущего мутанта, как бьется и трепещет за ребрами Теплая Птица, когда он приближается к тебе в тупике — без единой эмоции на лице, напоминающем выдернутое из груди сердце.

Я умолк, чувствуя, — больше не могу: так свежо еще воспоминанье.

На лицах мужчин отразилось все. Мне не нужно быть ими, чтобы понять — они только что, вместе со мной, находились там, в Твери, в заснеженном тупичке, глядели в красноватые глаза мутанта.

— Впечатляюще, — проговорил лошадиное лицо. — Но как ты спасся от Паши?

Этот вопрос застал меня врасплох. Помедлив, я ответил:

— Паша почему-то развернулся и ушел, словно услышал зов.

— Зов?

— Да, именно.

Члены трибунала некоторое время молча разглядывали меня, затем лошадиное лицо сказал:

— Впрочем, мотивировки мутантов еще не до конца изучены…

— Я, если честно, ни разу эту тварь не видел, — признался бугай.

Женщина бросила на него строгий взгляд.

— Не превращайте трибунал в балаган.

— Не буду.

Бугай прикрыл рот широкой ладонью.

— Ваш рассказ, конунг, — женщина повернулась ко мне, — представляет определенный интерес. Столкновение с питерами, это, безусловно, прецедент.

— Который, — подал голос лошадиное лицо, — безусловно, выходит за рамки нашей компетенции.

— Не думаю.

Лошадиное лицо воззрился на женщину с нескрываемым удивлением. Та и бровью не повела:

— Согласна, в компетенцию трибунала не входит обсуждение столкновения с питерами — здесь решение принимает исключительно Лорд-мэр. Однако, вынести вердикт в соответствии с Уставом Наказаний, исходя из анализа стратегических действий конунга, мы можем. И даже обязаны.

— Но…

— У вас есть возражения?

Лошадиное лицо осекся и покачал головой.

— Конвоир, — крикнула женщина. — Выведите!

Я маялся перед запертой дверью, из-за которой глухо доносились голоса. Что они там обсуждают? Что вообще здесь можно обсуждать? Отряд москвитов столкнулся с отрядом питеров на своей законной территории, был атакован и истреблен. А они упражняются в чесании языков. Как жаль, что отца Никодима нет на Второй Базе!

— Жим-жим?

— Что?

— Спрашиваю — дрожат поджилки? — ухмыльнулся конвоир.

— А, это. Да, дрожат, — признался я. — Жим-жим.

— Впускай! — донеслось из-за двери.

Я вошел в комнату. Что-то в ней изменилось. Лошадиное лицо ковырял длинным желтым ногтем крышку стола; бугай разглядывал кружащихся вокруг лампочки мух. Лишь женщина открыто и прямо смотрела на меня: в ее лице отчетливо читалось сознание исполненного долга.

— Конунг Ахмат, — произнесла она, поднявшись со стула, — трибунал Московской резервации, взвесив все за и против, опираясь на Устав Наказаний, властью, данной ему Лорд-мэром.

— Слава Лорд-мэру, — глухо отозвались лошадиное лицо и бугай.

— Вынес приговор, являющийся безусловным воплощением судебного принципа Московской резервации — «Будущее зависит от тебя». Конунг Ахмат, вы приговорены к казни через повешенье.

— Что?

— Приговор должен быть приведен в исполнение публично в назидание тем, кто недобросовестно исполняет свои обязанности.

— Что ты такое лепечешь? — процедил я. — А вы, — окинул взглядом остальных членов трибунала, — вы чего молчите? Это не суд, а позор!

Лицо женщины, до этого мягкое, сделалось жестким.

— Это не суд и не судилище, бывший конунг, это трибунал Московской резервации. Тебе ясно?

— Заткнись, бл. дь, — заорал я, уже не сдерживая переполнивший меня страх. — Ты была в Твери, сука? Была? Ты видела Пашу?

— Конвоир!

Ударом в челюсть я сшиб с ног вбежавшего в дверь стрелка.

— Мне нужно поговорить с отцом Никодимом, слышите?

Бугай вскочил из-за стола.

— Не надо, конунг.

— Где отец Никодим?

Бугай кинулся на меня, придавив к стене так, что затрещали ребра. В помещение вбежали два стрелка. Один принялся хлопать по щекам лежащего на полу конвоира, другой стал помогать бугаю.

— Когда ты вступал в должность конунга, — перекрывая шум, крикнула женщина, — ты должен был подумать о возможных последствиях.

— Сука, — прохрипел я.

— Заткни пасть.

Бугай коротко боднул меня в висок. Чернота заполнила сознание.

4. Рассвет недалек

Я очнулся во тьме. И не было желания выяснять, что это за тьма.

По крайней мере, не холодно. Значит, меня не бросили в сырой каземат.

Мозг настойчиво подсовывал картинки только что (а может, уже давно) прошедшего заседания трибунала. Толстые, похожие на червей, губы женщины, зачитывающей: «Вы приговорены к казни через повешенье». Не эти ли самые губы зачитывали приговор Христо и Букашке? Помнится, Марина рассказывала про Бога, про загробный мир, про ад и рай… Неужели и вправду что-то существует там, за гранью? И я смогу снова встретиться с Христо и сказать ему, что он ошибся во мне? Причем, не только во мне, но и в Серебристой Рыбке?