Нежный bar - Дж. Р. Морингер

Я понял, что Джо Ди прав. У дяди Чарли нездоровая страсть к неудачникам. Он не просто ставил на них, он становился одним из них. За всеми нами водится грех отдавать сердце спортсменам. Дядя Чарли отдавал им душу. Видя, как он с пеной у рта говорит о Леонарде, я подумал о том, как опасно олицетворять себя с кем бы то ни было, не говоря уж о неудачниках. И все-таки я больше не мог переживать из-за дяди Чарли, потому что на часах было полшестого утра и у меня были собственные проблемы.

Я проработал в «Таймс» уже пять месяцев и все еще бегал за бутербродами, все еще сортировал копии и до сих пор оставался печально известным Господином Соленым, над которым все смеялись. Я написал несколько микроскопических заметок и несколько банальных строк, посвященных ликованию фанатов после того, как «Нью-Йорк Джайентс» выиграли финал чемпионата по американскому футболу. Дядя Чарли назвал это дебютом с дурным предзнаменованием. Я ожидал, что «Таймс» восстановит мою уверенность в себе, а вместо этого она отбирала ее последние остатки. А хуже всего было то, что газета угрожала отнять у меня мое имя.

Главный редактор вызвал меня к себе в кабинет. Это был крупный мужчина в больших очках и галстуке-бабочке. В копировальном отделе ему сообщили, что я настаиваю, чтобы мое имя печатали «Джей Ар Морингер», без точек. Копировальщик настаивает? Ересь какая!

— Это правда? — спросил он.

— Да, сэр, — сказал я.

— Без точек? Вы хотите, чтобы ваше имя печаталось «Джей Ар Морингер» без точек?

— Да, сэр.

— Что означает Джей Ар?

Нужно расслабиться, подумал я. Редактор просил меня раскрыть ему самую темную правду, и я знал, что случится, если я это сделаю. Он заявит, что с сегодняшнего дня мое имя станет печататься так, как указано в моем свидетельстве о рождении: Джон Джозеф Морингер Мл. Мужчины в «Пабликанах» узнают мое настоящее имя, и я перестану быть Джей Аром или Пацаном. Я буду Джонни или Джо — или Младшим. То жалкое подобие репутации, которую мне удалось правдами и неправдами создать в «Пабликанах», растворится. Более того, каждый раз, когда мне посчастливится напечатать что-то в «Таймс», строки будут подписаны именем моего отца, станут напоминанием о нем, заметкой в его честь. Я не мог допустить, чтобы это произошло.

— Джей Ар, — сказал я редактору, почувствовав тошноту, — это ничего не означает.

— Джей Ар — это не твои инициалы? — спросил редактор.

— Нет, сэр.

Я расставил все точки над «i». Я не солгал, сказав, что «Джей Ар» — не мои инициалы.

— Джей Ар — это твое официальное имя по документам? Просто «Джей» и «Ар»?

— Да, сэр.

Зачем я пропил те семьдесят пять долларов, которые моя мать прислала мне для смены имени?

— Мне нужно подумать. Это не очень хорошо смотрится. Джей Ар. Без точек. Мы еще вернемся к этому вопросу.

Вечером того же дня в «Пабликанах» я рассказал дяде Чарли о своей встрече с редактором.

— Почему ты не сказал ему, как тебя зовут? — спросил он.

— Я не хочу, чтобы люди знали, что меня назвали в честь отца.

Я умоляюще посмотрел на дядю Чарли. Тот поджал губы. Кольт посмотрел на дядю Чарли. Потом на меня. Дядя Чарли пожал плечами. Я тоже. Кольт кивнул и потерял к нам всякий интерес.

Увидев меня, редактор нахмурился так, будто я принес ему солонину вместо салата с тунцом. Он уже потратил на меня десять минут, в два раза больше, чем обычно тратил на копировщиков.

— Я изучил этот вопрос, — сказал он. — Похоже, что имеются прецеденты. Вы знаете, что Гарри С. Трумэн не использовал точку после своего инициала в середине?

— Нет, сэр. Я не знал.

— «С» не обозначала никакое имя. И Э. Э. Каммингз.[88]Тоже без точек.

— Понятно.

— Но, видит бог, мы все равно дали им точки. Президент, поэт — они получили точки, хотелось им того или нет. И знаете почему? Потому что это стиль «Таймс». И мы не собираемся менять принципы «Таймс» ради копировщика. Отныне ты будешь Джей точка Ар точка Морингер.

Редактор нацарапал пометку в файле, который, как я понял, был моим личным делом. Он поднял глаза, шокированный тем, что я все еще сижу на стуле.

— Всего хорошего, — сказал он.

Я отправился выпить с другими копировщиками. Мы шли по городу, смеялись, рассказывали анекдоты про редакторов, представляя, что можно было бы сделать с их бутербродами. Мы зашли в «Рози О’Гредис», ирландскую пивную, которая слегка напоминала мне «Пабликаны», потом в местечко напротив «Таймс», подвал с очистками арахиса на полу и мужчинами, уснувшими у стойки, словно малыши в детских стульчиках.

Когда мы вошли в бар, раздались ликующие вопли.

— Что случилось? — спросил я у бармена.

— Леонард только что выиграл четвертый раунд.

Он махнул рукой в сторону радиоприемника, стоявшего на кассе. Из-за всего этого стресса и шума по поводу своего имени я совсем забыл о суперматче. Попрощавшись с копировщиками, я побежал на Пенн-стейшн.

Я успел в «Пабликаны», как раз когда дядя Чарли вернулся из кинотеатра в Сиоссет, где он, Кольт и Боб Полицейский смотрели матч на большом экране.

— Кто выиграл? — спросил я.

Лицо дяди Чарли блестело от пота. Он покачал головой.

— Джей Ар, — сказал он, закуривая сигарету, — этот матч был венцом всех матчей.

— Кто выиграл?

— Четыре миллиона человек пришли смотреть этот матч, — продолжал дядя. — Все известные люди планеты у ринга. Чеви Чейз. Бо Дерек. Билли Кристал. Эта стерва из «Династии».

— Линда Эванс?

— Другая стерва.

— Джоан Коллинз?

— Бывшая жена?

— Энтони Ньюли.

— Умница. И это тебе будет интересно. Там был Синатра.

— Не может быть.

— Поверь моему слову, Джей Ар, никто не обратил на него внимания. Это был скандальный матч. Последний эпизод «Тихого человека».[89]

Высокая похвала. Бой в конце «Тихого человека» каждым мужчиной в «Пабликанах» считался лучшим в истории кинематографии, лучше, чем бои в «Рокки», «Злом быке», «Невозмутимом Люке» и «Отсюда в вечность».

Дядя Чарли сел на барную табуретку и заказал водку с каплей клюквенного сока и еще рюмочку самбуки.

— Кто выиграл?

— Хаглер был в синих трусах, — сказал он. — Леонард в белых, с красными полосками по бокам и красными кисточками на ботинках. Они оба были очень… красивыми. Намазанные маслом, сто пятьдесят восемь фунтов блестящих мускулов, в прекрасной форме. Римские гладиаторы. Первый раунд. Хаглер нападает на Леонарда, Леонард изящно уворачивается. Как Астер. Нет, мать твою, Астер просто косолапый по сравнению с Леонардом. Не было еще мужчины с такой легкой поступью. Хаглер хочет убить этого сукина сына. Небольшая проблемка. Он не может его найти. Леонард бегает кругами, Хаглер пытается его догнать, и когда Хаглер останавливается, Леонард тоже останавливается и выдает невесомую комбинацию — удар, удар, подсечка сверху — и ускользает. Счастливо оставаться. Хотелось бы задержаться и еще с тобой поболтать — удар, еще удар, — но извини, друг, спешу. Мы с Бобом Полицейским считаем, что первый раунд был раундом Леонарда, хотя Кольт, кажется, думает, что Хаглер был лучше. Кольт, черт бы его побрал.