Нежный bar - Дж. Р. Морингер

— Кто выиграл? — спросил я еще раз.

— Второй раунд. Опять Леонард, без сомнения, лучше. Он гений, мастер. Художник. Останавливается, удар, ускользает. К третьему раунду Хаглер совсем обезумел. Он был просто как сумасшедший.

Дядя Чарли слез со своей табуретки и встал в боксерскую позицию. Разговаривающие вокруг замолчали, поставили на стойку свои напитки и повернулись посмотреть, что он делает.

— Леонард издевался над Хаглером, это я тебе говорю, — сказал дядя Чарли. — Подскок и удар, подскок и удар, правой, хук левой, потом он отскакивает от Хаглера, отпуская язвительные насмешки.

Дядя Чарли с сигаретой, болтающейся во рту, подскакивал, наносил удары, отпускал язвительные комментарии теням. Толпа в баре, собравшись в круг, начала обступать дядю Чарли.

— Хаглер защищается, — рассказывал дядя Чарли, — но Леонард — как сосиска на палочке. У него словно пропеллер за спиной. Хаглер всю жизнь готовился к этому бою, но Леонард тренировался ради того, чтобы показать тщетность подготовки Хаглера, чтобы продемонстрировать его беспомощность. Вы не возражаете, если я скажу «тщетность»? Четвертый раунд. Леонард контролирует бой, он спокоен и так расслаблен, что замахивается изо всех сил из-за спины, его рука проносится в воздухе — старый трюк — и ударяет Хаглера прямо в живот. Унизительно. Никакого уважения к сопернику. Он смеется над ним. Такое ощущение, что Леонард дразнит дикого тигра. Пятый раунд. Леонард останавливается. Не может больше порхать. Устал. Усталость начинает одолевать его. Хаглер исхитряется ударить Леонарда справа. Бум. Еще раз. Бам. Одного такого удара достаточно, чтобы убить тебя или меня. Хаглер ударяет слева по ребрам. Леонард сжимается. Опять. Собирается. Еще раз. У Хаглера целых четыре раунда не было возможности ударить — теперь у него появилась возможность показать, на что он способен! Бамс! Он ударяет Леонарда по голове и по лицу! Леонард поражен!

Дядя Чарли размахивал руками, изображая комбинации левых ударов. Все присутствующие в баре замерли: никого не обслуживали, никто не разговаривал, все стояли вокруг моего дяди.

— Леонард зашатался под ударом Хаглера! Но Леонард отскакивает назад, уклоняется от ударов, убегает. Он все еще дразнит Хаглера. Я все равно круче, ты, подонок. Ты все равно меня не поймаешь.

Дядя Чарли притормозил. Фламинго, идущий по Луне. От напряжения он еще больше опьянел. Как Леонард, он должен был бы упасть, должен был уже лежать без сознания, но какая-то сверхъестественная сила поддерживала его на ногах.

— Шестой, седьмой, восьмой раунд, — говорил он. — Оба боксера так ослабли, что едва держатся на ногах. Однако Леонард не останавливается. Если он остановится, он больше не жилец. По его глазам видно, что бы он сделал, если бы так сильно не устал. Что они оба сделали ли бы. Ты понимаешь, Джей Ар, как сильно все это — весь матч — зависит от усталости? Каждый мужчина видит свою жизнь как суперматч, и не верь, если кто-то скажет тебе иначе. Сечешь? Бокс может научить тебя всему. Поэты знали об этом. О ком я говорю? Кто из поэтов был боксером?

— Байрон? Китс?

— Не важно. Ты понимаешь, что я хочу сказать. Девятый раунд. Один из величайших раундов всех времен. Хаглер швыряет Леонарда в угол, и они стоят нога к ноге. Хаглер подключает тяжелую артиллерию. Он убивает. Я кричу Леонарду: «Выбирайся оттуда! Выбирайся!»

Дядя Чарли сжал кулаки, пытаясь вылезти из угла.

Боб Полицейский поворачивается ко мне и говорит:

— Все кончено. Он сделал Леонарда. Но Леонард, даже не спрашивай меня как, отвечает ударами на удары и выбирается из угла. Он наносит Хаглеру удар сбоку и ускользает, и толпа вскакивает на ноги.

Толпа в баре тоже зашевелилась, раздались одобрительные возгласы, и все подвинулись вперед.

— Десятый раунд. Хаглер наносит Леонарду удар сверху. Леонард отвечает комбинацией ударов: правый хук, левый хук. Одиннадцатый раунд. Хаглер — левый, левый, левый в голову. Господи! Леонард отвечает: шквал ударов, еще один удар, потом опять шквал. Невероятно. Последний раунд, — сказал дядя Чарли. — Звонит колокол, оба боксера выходят и… Что, ты думаешь, они делают? Что, ты полагаешь, они делают, Джей Ар?

— Я не знаю.

— Они дразнят друг друга. Джей Ар, они колотят себя в грудь, бьют себя по голове и манят друг друга руками: «Давай, придурок! Давай!» Можешь себе представить эту смелость!

Мне показалось, что я видел слезы в глазах дяди Чарли, когда он воспроизводил последние секунды матча. Он вертелся, размахивая кулаками перед моим подбородком, изображая правые и левые хуки, каждый из которых проходил в полудюйме от меня. Капельки пота выступили у него на голове. Я подумал о том времени, когда он сломал себе ребра в «Пабликанах», изображая стену в Фэнвей-парке, и молился, чтобы он не сломал кости себе или мне, дерясь с воображаемым Хаглером.

— Когда прозвенел звонок, — сказал дядя Чарли, хватая ртом воздух, — Леонард так устал, что его ассистентам пришлось помочь ему дойти до угла. — Дядя Чарли изобразил, как ассистенты помогают ему дойти до барной табуретки. — Объявляют решение. Мнения судей разделились. Один судья был за Хаглера, два за Леонарда. Леонард выигрывает. Самое крупное поражение в истории бокса. Можешь не верить мне на слово. Комментаторы говорят то же самое. Леонард облокачивается о веревки. Он не может стоять на ногах, но когда ему говорят, что он выиграл, — вы бы видели радость на его лице! Он так устал, так устал, Джей Ар, но, когда ты выигрываешь, ты не замечаешь усталости!

Дядя Чарли резко выступил вперед. Бар взорвался аплодисментами. Похоже, каждый понимал, что значил этот матч для дяди Чарли, и это имело мало отношения к уменьшению процентов по его долгам. Я поцеловал его в голову и поздравил.

— Мне было так жаль Хаглера, — сказал дядя Чарли через некоторое время, после того, как вытерся полотенцем и отдышался. — Он казался таким печальным. Таким невеликолепным. Есть такое слово? Ты не против, если я скажу «невеликолепный», правда?

— Ага.

— Ты знал, что Хаглер официально поменял свое имя на Великолепный? Зачем человеку с его деньгами морочить себе голову и официально менять имя? Да еще на такое глупое? Что может заставить человека совершить подобный поступок, Джей Ар? Зачем ему этот геморрой? Что? Что ты так на меня смотришь?

Так же искусно, как он смешивал коктейли, дядя Чарли смешивал клиентов. У него был редкий дар знакомить людей. Он показывал на одного человека, потом на другого, потом нахваливал их друг другу, потом буквально приказывал им стать друзьями или любовниками. Он был катализатором даже тогда, когда не собирался им быть. На званом обеде в Вест-Хэмптоне меня посадили рядом с парой молодоженов. Я спросил, как они познакомились, и они ответили, что встретились в баре, в «замечательном старом баре», когда оба безрезультатно пытались привлечь внимание бармена. Они стали обсуждать этого бармена, то, каким он был грубым и смешным, и вскоре вообще забыли о нем и сконцентрировались друг на друге. Я спросил, не лысый ли, случайно, был этот бармен, и не носил ли он темные очки, и не предлагал ли им попридержать лошадей. Их рты открылись одновременно, будто у птенцов, ждущих червячка.