Уходи и будь счастлива - Кэтрин Сэнтер

Я посмотрела на него, как на сумасшедшего:

– Встречаться с кем-нибудь? Но с кем?

– Я думаю, плотник, который строил домики в лагере, был к тебе неравнодушен.

– Вовсе нет.

– И меня не удивит, если и архитектор тоже. Он демонстрирует слишком горячий энтузиазм.

– Чепуха.

– И, конечно, я все время боялся, что Чип приползет к тебе на коленях, умоляя простить его.

– Маловероятно. Поскольку он уже теперь женат.

– Так что, поскольку мои подозрения были не подтверждены, я должен был ждать год.

– Ради моего блага.

Ян кивнул:

– Чтобы ты снова смогла встать на ноги.

Я глубоко вздохнула:

– Не в буквальном смысле. Потому что непохоже, что это случится.

Ян кивнул:

– Может, и нет. Но ты проделала огромную работу. И я издали аплодировал тебе.

Я была практически загипнотизирована не тем, что говорил Ян, а тем, как он говорил – напряженно, решительно.

– Ты понимаешь, что я хочу сказать тебе? – спросил он.

Понимала ли я? Я вообще не могла думать.

– Ты хочешь сказать, что рад, что мне стало лучше?

Он покачал головой, словно говоря: «Не совсем так».

– Ты хочешь сказать, что этот год был тяжелым и для тебя тоже?

«И не это».

Я пожала плечами:

– Тебе придется самому сказать мне это.

Он сидел на корточках, но потом встал на колени и подвинулся ко мне. Он обнял меня, прижал к себе и посмотрел мне в глаза:

– Я думаю о тебе все время, Мэгги Якобсен. Я почти не сплю, тоскуя по тебе. Я страстно хочу видеть тебя и быть рядом с тобой. Я люблю тебя так сильно, что с трудом могу сдерживать себя. И я боюсь, что утону в этом чувстве.

Снова эти глаза.

Может быть, мне следовало приблизить свое лицо к нему и поцеловать его, но я не могла пошевелиться. Мне казалось невероятным, что я могла так страстно желать чего-то – и вдруг получить желаемое. Я так долго держала себя в руках, что теперь не знала, как выпустить свои чувства на волю.

Так было до того момента, когда он положил мне руку сзади на шею и приблизил свои губы к моим.

Потому что от этого поцелуя я снова ожила.

Мир замер, но лодка продолжала плыть по каналу. Мы проплывали мимо каменных домов с двускатными крышами, мимо садов с такой пышной листвой, что она склонялась над самой водой. Мы проплывали мимо сараев для лодок с деревянными ставнями, мимо кафе со свисавшими с потолка фонариками и столиками у воды. Но мы ничего этого не замечали.

Даже когда лодка подъехала к причалу рядом с банкетным залом и жених, его невеста, его родители, свита молодоженов и все остальные гости стали выбираться из лодки, стараясь не глазеть на нас, мы не прервали наш поцелуй. Мы едва замечали их.

Мы просто растворились в этом поцелуе, которого ждали так долго.

Это было десять лет назад.

Между прочим, мы так и не попали на банкет. Просто отправились на той же лодке обратно и от причала добрались до отеля. Ян любезно – и весьма впечатляюще – нес меня на закорках до самого отеля, держа одной мускулистой рукой мое складное кресло, словно это была пушинка.

Мы решили, что нам не следует торопиться, но у нас это не получилось.

Мы отправились в номер Яна, находившийся чуть дальше по коридору от моего, и не спали всю ночь. Я провела большую часть вечера, пытаясь объяснить Яну, почему он никак не может быть увлечен мною, а он провел столько же времени, доказывая мне, что я не права. Очень убедительно.

Утром, во время завтрака, мы все встретились на шведском столе. Китти, мои родители, Ян и я. И мы нашли свободный столик, за которым все разместились. Никто из нас не казался слишком бодрым, но Китти выглядела хуже всех нас.

– Думаю, нам нужно будет показать тебя доктору, – сказала мама, потрогав рукой лоб Кит. – Ты похожа на восковую фигуру из музея мадам Тюссо.

Китти отбросила ее руку:

– Я в порядке.

– Неправда, – объявила моя мама. – Ты бледна и покрыта потом. – Потом внимательно посмотрела на нее. – Я совершено уверена, что в Бельгии тоже есть врачи.

– Мне не нужен врач.

Мама обратилась ко мне за помощью:

– Урезонь ее.

– Ты выглядишь – как бы это сказать помягче? – сама не своя. Почему бы тебе просто не…

Но Китти перебила меня:

– Я в порядке! Я в порядке! Мне не нужен врач.

Но я упорно продолжала:

– …повидаться с каким-нибудь врачом? На всякий случай?

А папа добавил:

– Нам предстоит так долго лететь домой, и последнее, что тебе нужно…

И тут вмешалась мама:

– Это может быть эбола, это может быть острый приступ аппендицита, это может быть кишечная палочка…

Мы говорили все разом, перебивая друг друга, и являли собой самую нелепую группу иностранцев в этом уютном кафе нашего отеля, пока, наконец, Китти, возможно, желая положить конец этому безумию, не закричала:

– Я не больна! Я просто беременна!

Мы все притихли.

– Я сделала тест сегодня утром. На самом деле, целых три теста.

– Кто он? – после долгой паузы произнесла я сценическим шепотом. – Толстяк Бенджамен? Или Усы?

– Лично я за Толстяка Бенджамена, – сказа мама совершенно спокойно.

– Я тоже, – поддержал ее папа, поднимая руку. И мы с Яном тоже подняли руки.

– Единогласно! – объявила я.

Китти посмотрела на нас так, словно мы были ее наихудшими врагами.

Потом сказала:

– Бенджамен, о’кей? А сейчас меня стошнит.

Вот такова наша история. За десять лет, прошедших после катастрофы, у нас в жизни, как это обычно бывает, произошли разные изменения.

Мои родители снова сошлись. Мой папа не был человеком, способным затаить обиду или долго злиться. Как он однажды объяснил мне, отвечая на мой вопрос:

– Твоя мама никогда не была идеальной. И все равно я всегда любил ее.

Я не знаю, что стала бы делать, окажись я на его месте. Но думаю, что его устраивало вернуться в семью и уладить эту ситуацию. Оставить жену было не в его характере. Он был человеком, который придерживался принципа «в горе и в радости».

Папа вышел на пенсию через два года, а через месяц после этого узнал, что у него рак легких. Вот так. А он ведь даже не курил.