Амазонки Моссада. Женщины в израильской разведке - Майкл Бар-Зохар

подумала о своем детстве, которое прошло совсем рядом с лагерем смерти. Она колебалась, так как никогда не рассказывала об этой главе из своего прошлого. Возможно, именно место, где все они собрались в этот день, побудило ее раскрыть эти страницы своей биографии.

Много лет, начала она, ей ничего не было известно о ее семье. Позже она узнала, что после начала Второй мировой войны ее семья бежала в советскую зону в Польше. Вскоре после этого ее состоятельный отец был арестован и исчез навсегда. Ее молодая мама была беременна ею. Когда она родилась в 1940 году, мать вдруг охватило сильнейшее, безумное желание воссоединиться с семьей. Она вернулась в зону немецкой оккупации, где все еще жили ее родные. Это была сложная процедура, ей пришлось добывать поддельные документы и давать взятки контрабандистам, клеркам и офицерам. И только оказавшись вместе с маленькой дочерью в ловушке Варшавского гетто, она поняла, насколько ужасную ошибку совершила. Когда нацисты начали отправлять евреев в концлагеря, она поняла, что сама обречена и что нужно спасать дочку. У нее было тайное сокровище — бриллиант. Ей удалось установить контакт с молодым поляком, жившим за пределами гетто, и они договорились, что он спасет и вырастит ее ребенка в обмен на этот бриллиант. И вот в условленный день и час в самом дальнем и безлюдном углу гетто она завернула малышку в тряпки, слой за слоем, пока не получился большой и тяжелый узел, положила бриллиант внутрь и перекинула узел через стену гетто. За стеной в назначенном месте ждал поляк Янек (имя вымышлено). Он поймал узел и исчез.

Через несколько дней ее мать действительно отправили на смерть. А юный Янек принес девочку пожилой паре, вероятно своим бабушке и дедушке. Это были небогатые и жестокосердные люди; они служили сторожами в бедном многоквартирном доме в далеком пригороде Варшавы. Жили они там же, в тесной убогой квартирке. Девочке дали новое имя — Стефа Космолова. Это имя и свой адрес старуха вышила на платьице, в котором ребенок ходил каждый день. Девочка попала к ним в дом, когда ей было два месяца, и жила там до четырех лет. Ее детство было мрачным, тяжелым, лишенным любви. Она смутно помнила «неприятные вещи», которые делал с ней старик.

И однажды, пока хозяева были чем-то заняты, она сбежала. Девочка бросилась по немощеным переулкам к широкой улице, по которой куда-то шла большая толпа. Пожилая пара побежала следом, чтобы вернуть ее, но малышка затерялась в толпе. Внезапно она увидела протянутую к ней руку. Какая-то приятная пожилая женщина взяла ее за руку, и они пошли вместе. Что случилось потом? Она забыла. Следующее, что она помнила, — это приют в городке Раба недалеко от Кракова, более чем в трехстах километрах от дома, из которого она сбежала. Но она так и не вспомнила, каким образом и когда ей удалось преодолеть это огромное расстояние и оказаться в приюте.

Некоторое время она жила там, пока однажды ее не вызвали в кабинет к директрисе приюта. С ней были двое мужчин, один высокий и худой, а второй полненький и улыбающийся.

— С которым из них ты хочешь пойти? — спросила директриса.

Девочка посмотрела на них и выбрала полненького, он показался ей симпатичнее. Мужчина отвез ее в Краков, в дом напротив церкви. Там их встретила его жена. У них не было детей, и они удочерили ее. Она называла их мамой и папой, а они ей дали новое имя — Криша (Кристина) Марковская. Они были истовыми католиками и водили ее в церковь, где она выучила все молитвы, научилась креститься и ставить свечи. Она также получила дорогой подарок — золотую цепочку с Иисусом на кресте.

Супруги Марковские обращались с ней хорошо, за одним исключением — били ее каждый день. «В те дни в Польше все воспитывали детей битьем», — говорила Линда подруге годы спустя. После всех своих злоключений она мочилась в постель, поэтому ей доставалось каждое утро.

Через два года, когда закончилась мировая война, в дверь их дома постучала незнакомая женщина. Она была красивая и нарядная. Линде-Стефе-Крише было велено не подходить к ней, но женщина, увидев ее, расплакалась. «Это наша малышка!» — воскликнула она. Позже девочка, которой к тому времени исполнилось шесть, узнала, что нарядная дама была еврейкой и ее звали госпожа Сара Бернштейн (имя вымышленное). Она хотела забрать девочку, утверждая, что она из их семьи. Марковские отказались. «Она наша, — сказали они, — мы удочерили ее по закону». Противостояние дошло до суда, и судьи вынесли решение в пользу семьи Марковских, поскольку не нашлось никаких доказательств того, что девочка была еврейкой.

Но Бернштейны не сдались и обратились в суд высшей инстанции. После долгого и дорогостоящего расследования удалось обнаружить приют, в котором раньше жила девочка, а имя и адрес, вышитые на ее старом платьице, привели Бернштейнов к дому пожилой пары, где она росла после того, как ее перебросили через стену гетто. Был назначен новый суд, и на этот раз судья вынес другое решение. Расхвалив чету Марковских за хорошее обращение с ребенком, он отметил, что им уже за пятьдесят, и если девочка останется с ними, то скоро снова станет сиротой, в то время как Бернштейнам только за тридцать, и они будут ее любящими родителями еще долгие годы. И вот маленькая девочка наконец покинула Краков со своими новыми родителями и отправилась на поезде в Варшаву, в свой новый дом и новую семью…

Супруги Бернштейн привезли ребенка в свой уютный домик, окруженный садом. Они сказали маленькой девочке, что они ее родные папа и мама. У них дома она познакомилась с девочкой постарше, лет восьми. «Это твоя сестра», — сказала Сара Бернштейн. Через некоторое время Криша получила новое имя — Линда. Она сняла с шеи цепочку с Иисусом, перестала ему молиться и постепенно начала чувствовать себя еврейкой. Родители баловали ее, относились к ней с теплотой и любовью, но у девочки все равно было ощущение, что с ними что-то не так. Однажды она зашла на кухню и увидела на столе свою фотографию. На обороте было написано: «Дочка Мариши и Яффима». Надо же, подумала она, что за Мариша и Яффим?

В те дни многие люди, в годы войны попавшие в другие страны, начали поодиночке и целыми семьями возвращаться в Польшу, и по радио ежедневно передавали приветствия или сообщения разыскиваемым родственникам. В тот день Бернштейны сидели в саду, Линда подбежала к ним и сказала: