Пурпурные грозы - Галина Мишарина

сжимать его голову, когда он в порыве чувств впивался в мою кожу слишком жестко.

— Дэр… О, боже… Я так не выдержу больше. Там… есть…

— Да, — отозвался он, — знаю я про эти крючки.

— Тогда расстегни их скорее и стяни эту штуку!

— Не хочу, — тихо рассмеялся он, и я застонала. Хотелось извиваться змеей и кричать. — Хорошо, но не все сразу, — сказал Дэр, понимая, что лучше не мучить меня.

Но он тронул только те заклепки, что были внизу, чтобы пальцами начать творить знакомую музыку. Руки его были сильными, губы — беспощадными.

— Хочу больше, Дэр. Больше тебя.

Я повернулась, пытаясь до него дотянуться, и он изогнулся, помогая мне. Как хорошо! Я прошлась по его животу, тронула губами естество. Язык Дэра в тот же миг оказался внутри, и я вскрикнула от удовольствия. Почему-то моя чувственность рядом с ним обострялась, и в последнее время это шло по нарастающей. Голова кружилась от избытка наслаждения, ни Дэр, ни я не контролировали чувства, и в итоге плюхнулись на пол, запутавшись друг в друге. Смех перешел в прекрасное, веселое удовольствие, и Дэр прямо на ковре овладел мной — неспешно, ласково и до мурашек приятно. Обычно он был страстным и двигался жестко. Так было все предыдущие разы, но не сегодня.

Я обняла его, прижимая к себе, и ловила каждый вдох, каждое нежное слово, что он шептал. А потом мы задремали там же, где предавались любви. Просто укутались в меховое одеяло и слушали, как за окном поет вьюга.

Наверное, я на какое-то время провалилась в сон. Когда Дэр поцеловал меня в щеку, и я открыла глаза, за окном ходила фиолетовая темнота.

— Ой! А почему такой цвет? Как красиво!

— В горах вечер всегда фиолетовый, — отозвался мужчина, перебирая мои пряди. — Если мы зажжем внешних светлячков, снег станет розовым и привлечет морозные огоньки.

— О! Они здесь водятся⁈ Что же ты сразу не сказал! Скорее, идем!

Дэр рассмеялся и встал следом за мной.

— Как легко тебя осчастливить. Я могу писать этот список бесконечно: поцелуи, занятия любовью, обычные прогулки, завтраки наедине, чтение, теперь ещё и созерцание огоньков в фиолетовой ночи.

— Это легко, — отозвалась я и обняла его. — Если ты рядом — я счастлива.

Мы неспешно оделись и вышли на крыльцо, где Дэр поджег два больших светлячка.

— Думаю, придется подождать. Они не сразу увидят свет. Предлагаю пока что сходить в баню.

— Может, перед этим покушаем? — робко предложила я.

Дэр рассмеялся и обхватил меня за талию.

— Выпил я из тебя все соки, милая. Конечно, поедим! Я забыл про ужин, чувствуя тебя.

На кухне мы первым делом поставили чайник.

— А метель не помешает огонькам?

— Отчасти они и сами — снег. Думаю, через какое-то время весь дом облепят.

— Это была моя мечта с тех пор, как прочитала книгу о чудесах света.

— О, там много занятного написано, — улыбнулся Дэр, нарезая хлеб.

— Гримси читала её нам, пока отец не отобрал. Он не поощрял мечты, — сказала я, вынимая расписные чашки.

— Судя по всему, он не поощрял саму жизнь. Знаю, ты не рассердишься, а потому скажу так: Миратовы — приземленные, скучные люди. Что твой отец, что Карви, что Денис. Неудивительно, что ваша со Смайлом жажда приключений вызвала отторжение.

— Почему твой отец меня отвергает? Тема невеселая, но мне важно понять его.

— Понимать особо нечего, — вздохнул Дэр. — Он в счастье видит слабость. Со смерти мамы он такой постоянно, летом, весной и ранней осенью — чуть добрее, если это слово вообще можно к нему применить. Испытав боль, он боится, что мы тоже будем ею отравлены. Ну, так всё это вижу я… Как на самом деле — не знает никто.

— Вы никогда не говорили с ним на эту тему?

— Раньше я пытался, но он молча глядел мне в глаза, а потом выдавал свое любимое «не ст о ит». И всегда прибавлял: «Ты всё поймешь в свое время». Хорошо бы оно никогда не наступило.

Дэр протянул мне хлеб с сыром и фирменным соусом Бэйта, и я, прожевав первый кусок, сказала:

— Он не хочет для своей семьи боли, так и проявляется его любовь к вам. Он боится, что я разобью тебе сердце.

— Боится потерять тебя, — уточнил Дэр. — Потому что знает — я уже не могу жить один. Так же, как он не живет без мамы…

Мы молча продолжили трапезу. Стулья стояли близко, и я прижалась к плечу Дэра.

— Сейчас ты рядом и нам ничто не угрожает. Я буду питаться этими минутами и жить настоящим.

— Жить сейчас — всё, чего мне хочется, — улыбнулся Дэр. — И нас ждет баня.

Когда мы ступили в небольшую комнатку, я сразу ощутила жар, шедший от простой деревянной двери.

— Нам туда?

— Угу. Но сначала разденемся.

— Там что-то вроде ванной! — догадалась я.

— Примерно, — усмехнулся Дэр. — Ты хорошо переносишь жару?

— Да. Мне никогда не становилось плохо от духоты.

— Отлично.

Когда мы зашли внутрь, мне показалось, что я попала на сковородку — приятно-горячий пол, горячий сухой воздух.

— Парилка! — сказала я первое, что пришло в голову.

— Именно. Ложись на полку, я помогу тебе расслабиться.

Я послушно улеглась, чувствуя, как от неимоверной жары начинаю потеть.

— Так и задумано — стать мокрой?

— Конечно. Вместе с потом выходит много плохого.

Он коснулся моих плеч, нежно и сильно смял их.

— Дыши глубоко, милая. Я помну тебя.

Я наслаждалась приятностью его прикосновений. То едва ощутимо, то чувствительно и мощно. Хотелось мурчать подобно кошке. А потом взвилось облако пара, и запахло хвоей и травами. Я приоткрыла глаза: Дэр взялся за веник.

— Будешь шлепать? — слабо улыбнулась я. Меня так разморило, что не хотелось шевелиться.

— Для начала немного освежимся.

Я взвизгнула от удовольствия — Дэр окатил меня, вспотевшую и красную от жара, холодной водой.

— О!

— Хорошо?

— Прекрасно…

Шлеп!

— Ай!

Смех.

— Ну что?

— Это странно. И… вроде бы приятно… шлепни ещё раз, чтобы я поняла.

Дэр расхохотался и повторил.

— Ой!

Смех.

— Тогда продолжим.

Через некоторое время он перевернул меня, тихонько постанывающую, на спину, но веником шлепать не стал — обошелся руками. Мне стало действительно жарко, голова закружилась.

— Дэр… Воды!

— Пора в сугроб, — широко улыбаясь, сказал он и потянул меня за руку.

— Подожди, как это в сугроб⁈

— Никаких подожди! Вперед, моя храбрая супруга! Эгей! — заорал он дурным голосом и нырнул в раскрытую дверь.

— И-и-их! — уже на подлете к сугробу отозвалась я. — Ой-ой-ой! Ай-ай-ай! Мамочки родные! Холодно-холодно-холодно…

Мы забежали обратно, и Дэр тотчас прижал меня к стене.

— Да! —