Дикая роза - Дженнифер Доннелли

– Дженни, тебе никак плохо? – всполошилась Лиззи.

Дженни открыла глаза, покачала головой и улыбнулась:

– Ничего страшного. Просто немного устала, только и всего.

Пег лукаво улыбнулась:

– Может, ты снова беременна?

– Пег Макдоннелл, какие нечестивые слова ты говоришь! Ее муж далеко от Лондона! – с упреком бросила Лиззи.

– Не кипятись, подруга. Я только пошутила, – ответила Пег.

Дженни улыбнулась, делая вид, что перебранка женщин ее веселит. Но в глубине души она сознавала: даже если бы Шейми к ней не охладел, ей никогда не забеременеть и не родить. Никогда. Даже если бы он по-прежнему желал близости с ней, а он не желал, она бы не смогла подарить ему ребенка.

– Муж Дженни хотя бы пишет ей. А от моего Ронни больше недели нету писем, – сказала Пег, и ее голос, обычно громкий и шумный, стал тихим.

После того как Джеймса увели, Пег вернулась к тревожным мыслям.

Дженни показалось, будто в глазах Пег блеснули слезы. Нет, не показалось. Их заметила и Элли, вдруг сказав:

– Он тебе не пишет, потому что бросил тебя и спутался с французской девицей по имени Фифи Лабелль.

Женщины громко захохотали. Пег вытерла глаза и нахмурилась. Элли подмигнула ей, ткнула локтем в бок, стремясь вывести из печали и слез. Как и все они, Элли прекрасно знала, что Пег волнует вовсе не интрижка ее Ронни с какой-то французской девицей. Ее тревожило, а вдруг ее мужа убили и теперь он мертвый лежит на холодной земле далеко от Лондона.

– У этой Фифи Лабелль сиськи величиной с дыньки. Она носит перья в волосах, а ее розовые шелковые панталоны расшиты бриллиантами, – добавила Элли.

– Ну и пусть, – шмыгнула носом Пег. – Мне не жалко. Пусть забавляется с Фифи. Ненасытный, как козел. Не давал мне и минуты покоя. – Она глубоко вдохнула и добавила: – Как же я по нему скучаю!

Раздался новый взрыв смеха, за которым последовала новая порция непристойных шуток. Дженни смотрела на собравшихся, слушала их разговор и завидовала им. Ее совсем не заботили французские девицы. Она знала, что ни с какой французской девицей ее муж не спутался. Он любит английскую женщину. И всегда будет любить.

Правила вежливости требовали разуться. Уилла уселась на мягкий ковер, предусмотрительно убрав под себя ноги, в «шерстяном доме» – черном бедуинском шатре, сотканном из козьей шерсти. Шатер был просторным и богато украшенным редкими коврами и драпировками. Все это свидетельствовало о богатстве и положении хозяина, но Уилла едва это замечала. Ее внимание было сосредоточено на стакане сладкого горячего чая с добавлением мяты. Вместе с Лоуренсом и Аудой она пять дней странствовала по пустыне, довольствуясь водой, финиками и вяленым козьим мясом. Чай был настолько вкусным и так благотворно действовал на ее усталое тело, что Уилле приходилось мысленно напоминать себе: «Пей маленькими глотками, иначе подумают, будто ты умираешь от жажды». Она хорошо знала, как высоко ценятся у бедуинов учтивые манеры. С теми, кого они посчитают грубыми и невоспитанными, бедуины попросту откажутся иметь дело.

На сей раз Лоуренс искал в пустыне бедуинское племя бени-сахр («сыновья камня») и их вождя, шейха Халафа аль-Мора. Сегодня они обнаружили лагерь племени. Халаф выслал своего человека – узнать, кто такие и зачем явились.

– Салям алейкум, – произнес Лоуренс, приложив руку к сердцу и сопроводив слова легким поклоном. – Да пребудет с вами мир.

– Ва алейкум салям, – ответил хозяин шатра. – И вам мира.

Он назвался Фахедом.

– Я привез вам наилучшие пожелания от Фейсала ибн-Хусейна, – сказал по-арабски Лоуренс. – Я хочу побеседовать с вашим шейхом и просить его совета и помощи в нашей войне с турками. Меня зовут Лоуренс. Родом я из Англии. Это Ауда ибу Тайи, вождь племени ховайтат. А это Уилла Олден, мой секретарь.

У Фахеда округлились глаза. Он смерил Уиллу взглядом и нахмурился. Уилла никогда не была секретарем Лоуренса, даже писем под его диктовку не печатала. Но в бедуинской культуре, обособлявшей женщин и не допускавшей их к участию в мужских делах, это было наиболее приемлемое объяснение присутствия женщины рядом с Лоуренсом. Скорее всего, только так она могла попасть в шатер шейха, а не быть препровожденной на половину его жен. Уиллу совершенно не заботило мнение шейха о ней и о женщинах вообще. Ею двигало страстное желание сфотографировать этих удивительных людей, земли, на которых они живут, их быт, их верблюдов и коз.

Фахед какое-то время хмурился, затем сказал:

– Я передам все это шейху.

Тон был учтивым, но никаких обещаний Фахед не дал и никаких обязательств на себя не взял. Он проводил нежданных гостей туда, где можно напоить и устроить на отдых их верблюдов, туда уже принесли и воду для них, после чего поспешил к самому большому в лагере шатру.

Через полчаса он вернулся:

– Шейх Халаф аль-Мор велел передать, что вам позволено посетить его шатер нынче вечером.

Лоуренс поклонился:

– Прошу передать шейху, что он оказывает нам большую честь.

Фахед отвел Лоуренса и Ауду в шатер, где они могли вымыться после странствий по пустыне. Уилле для мытья приготовили другой шатер. Для визита к шейху у всех троих была припасена чистая одежда. Уилла обрадовалась возможности вымыться. Хотя еще был апрель, дни стояли жаркие, и после их странствий по пустыне Уилла чувствовала себя грязной и пропахшей по́том. Пока ждали вечера и приглашения в шатер шейха, Лоуренс с Аудой обсуждали стратегию вовлечения Халафа аль-Мора в их борьбу с турками. Уилла употребила свободное время на фотографирование женщин и детей племени бени-сахр. Женщины держались робко, зато детишки любопытством не уступали Уилле. Они заворачивали ей рукава, чтобы посмотреть на ее белую кожу, затем сняли шарф, желая увидеть ее волосы. Обнаружив, что одна нога Уиллы искусственная, дети пожелали увидеть протез и узнать, как он прикрепляется к культе. Самые смелые сжимали ручонками ее лицо, чтобы пристальнее заглянуть в зеленые глаза. Пока они осматривали и ощупывали Уиллу, она смеялась. Удивительно, как сильно отличались они от английских детей. И в то же время они так же застенчиво хихикали, озорно улыбались и не скрывали любопытства.

Уилла спросила по-арабски, есть ли среди них дети Халафа аль-Мора. Смех мигом стих. Дети молча переглядывались. Уилла поинтересовалась, не обидела ли она их своим вопросом. Тогда мальчишка лет десяти, которого звали Али, вполголоса сообщил, что все дети шейха и их матери находятся в шатре его первой жены. Ее старший сын – первенец шейха – очень болен и вряд ли выживет. Вся семья шейха молится за него, прося Аллаха сохранить сыну жизнь.

Услышанное сильно взволновало Уиллу. Прежде всего ее тревожило состояние больного ребенка. На втором месте стояли просьбы Лоуренса. Захочет ли Халаф аль-Мор выслушать их, не говоря уже о помощи советом и людьми, когда его первенец находится при смерти?