Радужное тело и воскресение. Духовное достижение, растворение материального тела и случай Кхенпо Ачо - Фрэнсис В. Тизо+

считать культурным утверждением о кризисе дзогчен в его изначальной форме. Другими словами, изначальный дзогчен, даже если его практиковали с усердием, не во всех случаях мог привести учеников к реализации. Тантры второго проникновения были приняты и стали успешны в Тибете в силу того замечательного влияния, которое практикующие, например Марпа, Миларепа и многие другие, оказали на своих современников. Это влияние оформилось в мастере кадам (bKa 'gdams pa) Гампопе, который основал монашеские линии кагью (bKa 'brgyud pa), объединив два потока – схоластику кадам и тантризм нгагпа, дав жизнь четырём главным школам кагью. Именно этот кризис мастерá дзогчен XI–XII вв., согласно Дэвиду Джермано, пытаются разрешить, и именно по этой причине они всё чаще обращаются к тантрическим ритуалам и видам йоги, значение которых изначальный дзогчен, казалось, недооценивал. Потому мы видим, согласно Джермано, что среди мастеров дзогчен появляется погребальный буддизм, выраженный в терминах учений о бардо и тантрической образности. В то же время ранний корпус текстов Миларепы показывает те же проблемы. В самом деле, можно найти учения и терминологию бон и дзогчен в самых ранних песнях и устных учениях Миларепы. То, что Марпа был его основным гуру, не исключает непрерывного влияния других мастеров и их учений в контексте передач, за которые Миларепа принимался сам. Таким образом, жизнь Миларепы и прочие ранние источники, которые мы изучали, помогают нам изобразить эволюцию дзогчен именно так, как предлагает нам сделать Джермано444.

Наше описание первых дней дзогчен подводит нас именно к этому порогу: здесь мы подчёркиваем – сильнее, чем в предыдущих научных исследованиях, – христианский компонент в превращении раннего дзогчен в «высшую колесницу», которая приводит йогина к достижению радужного тела, как его подробно описывает Лонгченпа. Те формы фотизма, которые мы находим тщательно разработанными в работах этого мастера ньингма XIV в., указывают на блестящий синтез, произошедший между началом 1000-х и концом XIII в., в период, когда полноценно развились практики трегчо и тогал. Эти практики, похоже, испытали сильное влияние кашмирских традиций «Шива-сутр» и алхимических учений тамильских сиддхов. По видимости, многие практики трегчо хорошо согласуются с практиками «Виджняна-Бхайравы» по «остановке ума»445. Некоторым формам фотизма тогал, похоже, обучал Джабир Йогин, однако его учения, вероятно, реально не практиковались в тибетских традициях, которые тем не менее сохранили его тексты. Видения сфер света, описанные в контексте тогал, уже даются в таких гностических текстах, как «Трактат о Воскресении»446, и в описаниях медитативных состояний у Иоанна Дальятского447. Эти переживания могли усиливаться формами практики пранаямы, характерными для йогинов-натхов, что дало буддистам-созерцателям возможность выковать новое орудие одновременно и из изначального дзогчен, и из других форм созерцательной практики, в том числе сиро-персидского мистицизма448.

5. Заключительные размышления: отвечая на вопросы, на которые нет ответа

Гораций, много в мире есть того,

Что вашей философии не снилось[22].

«Гамлет»

Если мы вернёмся к нашему вопросу деревенских сплетников – Che fine ha fatto? – то сможем найти для себя новый контекст, в котором предложим некоторые заключительные размышления, не забывая, что этот печально известный вопрос имеет двойной смысл. «Концом» для виновника сплетни может быть хорошая или плохая смерть, но также и успешная карьера, скажем, состоятельного бюрократа с бессмысленной работой! Так обстоят дела c vox populi на деревенской площади. Классическая южноазиатская культурная антропология изучала взаимодействие «большой традиции» и «малой, или деревенской, традиции»449. Большая традиция – это традиция пандитов, санскритской культуры, великих храмов и шести даршан (философских взглядов) классического индуизма. Малая традиция – это народная религия, местные празднества почитания локальных божеств, неортодоксальные йогины, провидцы, одержимые божествами, – все привычки сердца, за которые держится небольшая сельская или племенная община, отмахиваясь от запросов времени и манипуляций сознанием450. Антропологов может настолько поразить сохранность малой традиции, что бесспорное присутствие истории и большой традиции на местном уровне может почти отсутствовать в письменном отчёте об исследовании. Подобным образом исследователь текстовых традиций легко игнорирует деревенскую культуру, которая окрашивает процедуры самых ортодоксальных храмовых ритуалов. В нашем исследовании в Тамилнаде, в среде целителей Сиддхара, которые тоже выступают за телесное преображение и достижение тела света, две эти тенденции непрерывно взаимодействуют. Большая и малая традиции в некоторых случаях переживаются как один цельный взгляд на жизнь, что с эмической перспективы действительно так. Различие между «большим» и «малым» есть и в эмических перспективах, но его динамике в жизни дискурсивного сообщества не содействует подчёркивание этого различия. Когда мы сообщаем о реальных верованиях и действиях, с абсолютной убедительностью применяется реляционная модель «различия в единстве».

В нашей местной деревенской культуре здесь, в итальянском регионе Молизе, не может не изумлять обратная тенденция. Та вера, которой держатся местные культуры, – конечно же, не вера профессоров богословия в Неаполе, Риме, Кьети или Милане. Это религия народной магии, травничества, магов и гадалок, цыган и старух, не все из которых мудры, но обещают помощь в малых и больших жизненных невзгодах. Иногда решением становится lo sfogo – человек отводит душу, когда за плату просит кого-нибудь наложить проклятие (la fattura; il maleficio) на своих врагов. Вернёмся к Миларепе и его матери в Южном Тибете XI в.: «Если вас много – воюйте, если вас мало – пользуйтесь заклинаниями». Вот так. Ещё существуют шествия, новены, праздники святых и даже католического богослужебного года, и превыше всех – царь всех празднеств: смерть, которая требует самых долгих и сложных обрядов. Здесь «большая и малая» традиции вступают в нелёгкий компромисс на площади, в церкви, на кладбище и дома – не только в День мёртвых (в народе объединяющий День всех святых, 1 ноября, с Днём покойных праведников, 2 ноября), но на всех похоронах, на восьмой день, на тридцатый день и так далее на протяжении многих лет. Поражает лёгкость, с которой важные праздничные дни могут вытесняться похоронами или избранными местными святыми. В одной деревне на праздник Успения Пресвятой Девы Марии (15 августа) её всенощная и шествие вытесняется шествием св. Рокко (которого почитают 16 августа). Праздник Преображения Господня (6 августа) в столице провинции вытесняется менее крупным богослужебным праздником Мадонны делла Либера (который отмечают 5 августа, это официальный праздник, посвящённый базилике Санта-Мария Маджоре в Риме). Во многих городах до сих пор отмечают праздник св. Филомены – спустя сто лет после того, как Ватикан опубликовал археологическое доказательство, что святой Филомены никогда не существовало. То же самое касается воскресения св. Варвары, никаких свидетельств о которой нет до IX в. Статую святой