Трио неизвестности - Вадим Панов

– Пелерания исчезла? – переспросил ошеломлённый Помпилио.

– Да, мессер. – Галилей повернул голову к дер Даген Туру. – Нам некуда прыгать.

///

А командир ударной станции РН04 убедился, что «Пытливый амуш» находится точно в перекрестье прицела, и запустил второй контур устройства. Меньше чем через минуту над цеппелем распахнулось «окно» перехода, из которого повалили серые тучи Пустоты и ударил мощный красный луч.

///

– Кира!

Ей плохо. Неожиданно и очень сильно плохо, словно вонзилось вдруг что-то невидимое и злое, высосало силы, уложило на пол, но не отстало, продолжило жечь изнутри, забирая последнее…

– Помпилио, мне больно.

На губах кровь. Откуда? Может, ведьма заразила? Но у ведьмы не спросишь – сидит, прислонившись спиной к переборке. Сидит неподвижно, очень ровно, смотрит прямо перед собой, но ничего не видит. Парализовало? Наверное. И только на губах пузырится кровь.

– Помпилио, мне очень больно…

Дер Даген Тур рычит – от бешенства и бессилия. От того, что Кира закрывает глаза, а на её губах – кровь. От того, что всё заканчивается так.

А в переговорной трубе – голос Дорофеева:

– Мессер, нас затянуло в Пустоту! Это прыжок? Мы прыгаем? Цепари теряют сознание! Мессер?!

Помпилио, продолжая прижимать к себе потерявшую сознание Киру, поднимает голову и смотрит на астролога:

– Галилей?

– Это шторм, мессер! – смеётся Квадрига.

– Что?

– Это идеальный шторм Пустоты!

– Куда нас несёт? – хрипит дер Даген Тур, не понимая, почему астролог в полном порядке.

– Куда захотим, мессер! Мы в шторме! Мы в самой Пустоте!

В «дальнем глазе» – стремительное мельтешение, калейдоскоп звёзд и планет. Их так много, что серость Пустоты исчезла, поглощённая размазанным сиянием. Звёзды кружатся с невероятной скоростью, и невозможно замереть, поймать хоть одну и набросить на неё швартовочный «хвостик», чтобы отправиться в полёт. Но Галилей не собирается лететь – он смеётся. Смеётся как безумный и повторяет:

– Шторм!

Взгляд ведьмы становится осмысленным. Она поднимается, неуверенно, как марионетка, и медленно идёт к астрологу.

А Галилей не видит ничего – только Пустоту. Он полностью в ней. А она – в нём.

И Помпилио вдруг ощущает, что Пустота больше не снаружи, а здесь. Пустота прошла сквозь корпус, проникла внутрь «Пытливого амуша» и сделала всё серым.

И нельзя дышать.

И лёгкие кричат от боли.

И делается холодно. До ужаса. До смерти холодно. Но не от ужаса и не от смерти – холодно от Пустоты. Руки – синие… А вот Галилей совсем не синий. Он прозрачный. Помпилио лежит на полу и смотрит на прозрачного астролога, руки которого погружены в «дальний глаз». Галилею не нужен швартовочный «хвостик» – он касается звёзд руками. И смеётся. Галилею хорошо. Он дома. Он больше не здесь и не замечает того, что Помпилио почти умер. Он смеётся, и это последнее, что различает дер Даген Тур.

И закрывает глаза.

И не видит, как ведьма погружает в прозрачного астролога руки.

– Вы уничтожили Пелеранию? – переспросил изумлённый Сямчик.

Его искреннее удивление и отчётливые нотки страха в голосе – а кто бы не испугался, узнав, что сидящий напротив человек только что стёр с лица Вселенной населённую планету? – подняли Канцлеру настроение, в очередной раз продемонстрировав, как изменилось отношение к нему после демонстрации возможности «Изделия-99». Раньше на Канцлера смотрели с уважением, как на великого государственного деятеля и настоящего лидера Урии. Сейчас – как на бога.

«На Разрушителя!»

Без раболепия, конечно, на колени перед Канцлером не падали, но он видел – во взглядах и чувствовал – в голосах, что теперь его считают высшим существом.

Ведь он уничтожил целую планету.

– Ну-ууу… Технически я просто отправил Пелеранию в другое место, – с наигранной скромностью ответил уриец.

– В какое? – тут же поинтересовался Сямчик.

– Я не уточнял, – развёл руками Канцлер, отметив про себя неимоверную лёгкость, с которой галанит воспринял известие о гибели нескольких миллионов человек. – Я отправил Пелеранию куда-то, и сейчас она может плавать в Пустоте, или гореть в какой-нибудь жвежде, или ражлетаться вдребежги, столкнувшись с другой планетой. Всё, что угодно.

– То есть вы случайно выбрали место?

– Я не выбирал, – улыбнулся уриец. – Я отправил Пелеранию в случайное место.

– Ага… – Сямчик потёр лоб. – Вы наверняка привыкли к тому, что вас называют гением?

Канцлер с достоинством кивнул.

– Но я не постесняюсь произнести это: вы – гений. И будь я проклят, если в моих словах есть хоть капля лести. – И поймал себя на мысли, что абсолютно искренен. Перед ним действительно сидел гений. Даже так – Гений, человек, воплотивший в себе саму суть этого слова. И как же плохо, что он не галанит…

Сямчик не мог в полной мере оценить открывающиеся перспективы, но понимал, что они грандиозны. И ещё понимал, что сидящий перед ним человек представляет жуткую угрозу для Галаны. Абсолютную угрозу.

– Если я правильно помню содержание астрологического атласа, Пелерания была единственной планетой, с которой можно было прыгнуть на Мартину? – произнёс галанит, мягко меняя тему разговора.

– Совершенно верно, – подтвердил канцлер. – Теперь мы отрежаны от лингийского сектора.

– То есть я застрял? – Галанит улыбнулся. – Вы это имели в виду, когда спрашивали, не хочу ли я сменить работу?

– Мне нравится, как ты держишься, – рассмеялся Канцлер. – И нравится, что ты продолжаешь меня удивлять: я ожидал любого вопроса, кроме этого.

– Спасибо. – Сямчик склонил голову. – Но вы… вы не ответили.

– Ты знаешь ответ.

– Не знаю – догадался, – медленно ответил галанит. – Вы не смогли бы наладить поставки нужных вам ресурсов через лингийский сектор. У вас есть другой путь.

– Да, – подтвердил Канцлер. – Мои цеппели никогда не ходили в Герметикон череж Пелеранию.

И этими словами уриец купил себе жизнь.

Потому что когда Сямчик услышал о гибели Пелерании, его первым желанием стало – убить! Уничтожить выродка, способного угрожать самой Галане. Самому существованию Галаны! Убить во что бы то ни стало! В то мгновение Сямчик думал, что обречён оставаться среди урийцев до конца жизни, но едва появилась надежда вернуться на Галану – мгновенно поменял решение и перестал поглядывать на остро заточенный карандаш, лежащий на столе поверх бумаг. Карандаш, с помощью которого можно было оставить Урию без лидера.