Женщины Девятой улицы. Том 2 - Мэри Габриэль

В первые месяцы 1951 года идеи в «Кедровом баре» передавались от художника к художнику так же свободно, как бокалы с пивом. Творцы старательно и вдумчиво формулировали свое место и роль в этом мире. Это было реакцией на годы пренебрежения, которым их обливала пресса; на Метрополитен-музей с его выставкой, с позволения сказать, современного искусства, в которой не было ни одной их работы; на многочисленные выставки из разряда «лучшее в новом искусстве», из которых их тоже с удивительной регулярностью исключали.

Если бы не пятничные лекции в «Клубе», такой игнор со стороны чиновников наверняка сильно деморализовал бы художников. Эти лекции заставляли их мыслить намного шире своих обид на официальный мир искусства и даже шире живописи и скульптуры как таковых, проникая в самую суть и природу творчества. «Это было сродни принадлежности к какой-то церкви, — говорил Ларри о тех посиделках[1043]. — В результате этих дискуссий у меня создавалось впечатление, что существует целый ряд эстетических выборов, такой себе эстетический спектр. И то, что ты делаешь в своем творчестве, имеет в этом спектре конкретное место»[1044]. Тут стоит сказать, что эти легендарные заседания «Клуба» начались непреднамеренно, из-за одного случайного приглашения, которое Элен де Кунинг превратила в большее[1045].

В прошлом дискуссии пятничными вечерами предлагали и Ганс Гофман, и школа Мазервелла, и «Студия 35», однако члены — основатели «Клуба» не желали в них участвовать. С их точки зрения это были слишком организованные, официозные мероприятия. Главной же идеей при создании «Клуба» было предоставление художникам места для неформального обмена идеями[1046].

И вот однажды осенним вечером 1949 года, когда несколько членов «Клуба» сидели перед камином, занятые именно таким разговором, приехала Элен с философом Уильямом Барреттом (который называл ее «самым живым духом этой группы, постоянно придумывавшим всевозможные программы и развлечения»[1047]).

Барретт специализировался на экзистенциализме — на теме, очень живо интересовавшей художников из Даунтауна. Они задали философу несколько вопросов, он ответил на них и продолжил говорить. Будучи профессором Нью-Йоркского университета, он привык выступать перед аудиторией и, рассказывая им о том, что было им интересно, по сути, прочел лекцию. Художники слушали затаив дыхание, как философ описывал идеи, над которыми работал в то время.

«Кажется, я никогда ранее не беседовал с более внимательной аудиторией, — признавался потом Барретт. — И все же я отнюдь не был уверен, что они услышали то, что я им сказал»[1049]. Впрочем, возможно, эти сомнения возникли у философа потому, что по окончании речи художники спросили, не хотел бы он выступить с этой лекцией еще раз — перед большей аудиторией. И Барретт действительно пришел в июне 1950 года, когда вечерние пятничные лекции и панельные дискуссии, начавшиеся в результате того первого выступления, уже пользовались в Даунтауне огромной популярностью[1050].

Всех выступавших приглашал кто-либо из членов «Клуба». Лекторам за это ничего не обещали, кроме теплого приема да, возможно, алкоголя, но перечень приглашенных вызвал бы огромную зависть у любого декана университета[1051]. Это были выдающиеся ученые и мыслители в областях, питавших воображение нетерпеливых «студентов», которые сидели перед ними на расставленных рядами складных стульях в облаках сигаретного дыма.

Филипп Павия утверждал, что эти докладчики «наполнили “Клуб” новой жизнью»[1052]. Благодаря им художники ощутили себя частью не только более широкой художественной традиции, но и интеллектуальной, и это осознание придавало им смелости в творчестве.

В первые месяцы 1951 года эти лекции служили инструментом для интеллектуального стимулирования, были формой интенсивной психотерапии для художников, нещадно бомбардируемых машиной массовой культуры, которую описал в своей первой речи Барретт.

В «Клубе» выступали философ Ханна Арендт, которая говорила об искусстве и политике; американский исследователь мифологии Джозеф Кэмпбелл, который только что опубликовал свой знаменитый труд «Герой с тысячью лиц» и рассказывал художникам о мифах в искусстве; математический логик Жан ван Хейенорт, бывший личным секретарем Льва Троцкого (ван Хейенорт говорил о космосе, математике и современной живописи), а также целый ряд композиторов-новаторов[1053].

Цикл «композиторских» лекций открыл Вирджил Томсон. Вскоре за ним выступил новичок на этой сцене Мортон Фельдман, а затем Джон Кейдж, который познакомил аудиторию с концепцией дзен, прочитав свою знаменитую «Лекцию ни о чем». (Художники будут обсуждать дзен годами, даже дольше и активнее, чем экзистенциализм[1054].)