Предательство. Утраченная история жизни Иисуса Христа - Уильям Майкл Гир

— Может, из-за гробниц? — предположил он.

— Каких гробниц? — спросил Меридий, резко развернувшись и уставившись на юношу.

Альбион прикусил нижнюю губу, видимо ожидая выговора за то, что вмешался в разговор.

— Прости меня, — тихо сказал он, глядя на Макария. — Я не хотел…

— Все в порядке, Альбион, — успокоил его Макарий. — Продолжай, расскажи епископу Меридию о гробницах.

На лице Альбиона заиграла глупая ухмылка.

— Они тут везде! В каждой дыре, выдолбленной в известняке. Мы думаем, что многих не видим просто потому, что император Адриан приказал насыпать столько земли, чтобы заровнять «место черепа».[99]Но мы…

— Покажи мне эти гробницы, — прервал его Меридий, решительно зашагав вниз по склону холма, в сторону Силоама.

Мелекиэль

14 нисана, двенадцатый час дня

Я стою посреди своего дома, отпивая вино из чаши. Вокруг меня мои четыре сестры вместе со своими домочадцами. Солнце уже зашло, но Песах еще не наступил. Священники в Храме еще не протрубили в рог, провозглашая наступление священного праздника. Все мы ждем.

Восемь моих племянниц и племянников бегают вокруг, играя. Но для всех остальных эта встреча наполнена горечью. Я не смог вынести зрелища его смерти, не смог смотреть на то, как священный свет жизни угасает в его глазах. Но пока мои сестры готовили праздничный ужин, я смотрел за казнью издалека. Проводить его до самого креста хватило смелости лишь у женщин, Марьям и двух сестер Иешуа, Мариам и Саломии. Они сделали это, чтобы он не умирал в одиночестве, чтобы рядом были люди, любящие его. Они оставались там все то время, пока он терпел ужасные мучения, и молились. Интересно, но в арамейском не существует женского рода для слова «талмида», которым можно было бы назвать женщину-апостола. Но делами своими эти женщины доказали, что действительно являются истинными апостолами Иешуа, в особенности памятуя о том, что мужчины предали его, отрекшись и покинув его.

Вскоре по окончании девятого часа центурион Петроний прислал ко мне гонца, извещая, что я могу забрать тела двоих казненных. Дисмас и Иешуа умерли. Гестас все еще был жив и претерпевал страдания.

Меня охватила дрожь. Лишь один раз я услышал его голос. «Господи, Господи, зачем оставляешь меня?»[100]

Стоящие толпой римляне, не понимавшие еврейский язык, начали издеваться над ним, говоря, что он призывает пророка Элияху, чтобы тот спас его. Я поднял глаза к небесам, ожидая увидеть там легион ангелов, одетых в свет, огненный столп или голубя, спускающегося, чтобы осенить его голову. Любой, самый простой знак от Бога, свидетельствующий, что его смерть не напрасна. Этого было бы достаточно.

Но я не видел ничего, кроме сверкающей голубизны небес.[101]

Разжав пальцы, я смотрю на свою правую ладонь. Я сам вынул гвозди, а потом опустил изувеченное тело Иешуа на руки Титу. Тот отнес его на тележку, запряженную лошадью, и аккуратно положил. Затем мы сослали то же самое с Дисмасом. Поскольку улицы города были запружены толпами греков и язычников, у нас ушел почти час на то, чтобы добраться домой и поместить тела в недавно устроенную в моем саду гробницу.

Я невольно перевожу взгляд на гвозди, лежащие в горшке на моем столе. Считается, что гвозди, остающиеся после распятия, имеют огромную медицинскую ценность: способствуют спаданию опухолей, исцеляют от лихорадки и воспалений. Даже римляне считают, что эти покрытые кровью жертв гвозди лечат от эпилепсии и помогают останавливать эпидемии. Возможно, именно поэтому римляне применяют в Иудее казнь через распятие с использованием гвоздей, а не просто привязывают жертвы к крестам.[102] Будь я благоразумнее, я бы оставил один из гвоздей себе, чтобы он хранил меня от болезней… но я даже касаться их не могу. Кроме того, я же договорился о том, что отдам их Пилату, и уже все подготовил для этого. Он их обязательно пересчитает и, если хоть один пропадет, будет очень недоволен.

Я снова перевожу взгляд на окно. На землю опускается угольно-черное покрывало ночи. Я представляю себе, как Марьям и Мариам, находящиеся в гробнице, ухаживают за телами. Умащивают маслами и благовониями, заворачивают в самую лучшую ткань, которую я только смог отыскать…

— Йосеф, — обращается ко мне моя сестра Иоанна, трогая меня за рукав. — Та женщина, Мариам, ждет за дверью. Она просит разрешения поговорить с тобой. Я ей сказала, что ты в печали и лучше бы ей прийти по окончании праздников, но она говорит, что это срочно.

Я, моргая, словно пробудившись от ужасного кошмара, смотрю на ее хорошенькое личико, в первый раз видя его сегодня.