Росток - Георгий Арсентьевич Кныш

матери и ребенка я проводила некоторые научные эксперименты. Они связаны с еще и до сих пор не разгаданной тайной взаимодействия человека и растения...»

Коротко, в нескольких словах, она изложила суть и направление эксперимента, но не признала своей вины в смерти девочки. Когда в ее воображении предстало обескровленное личико Марийки, Майя, будто натолкнувшись на невидимую преграду, умолкла. Помолчав несколько секунд, заговорила снова. Но теперь ее речь была какой-то путаной, нечеткой.

«Минуточку, — прервал ее молодой человек и стал перематывать назад пленку. — Начните отсюда: «Непредубежденному человеку ясно, что продолжение эксперимента могло бы дать чрезвычайно многое для понимания функционирования нервной системы...» И продолжайте!»

Когда Майя сказала, что из-за своей ошибки потеряла не только возможность заниматься экспериментом, но и саму работу, что над нею издеваются бюрократы, молодой человек наконец выключил магнитофон и оскалил в улыбке крепкие зубы:

«О’кей! Ваше заявление потребует, скажем так, некоторой редактуры. По содержанию все чудесно, за исключением... Много лишних слов, повторений, пауз. Потом надо кое-что вставить... Я на минуточку отлучусь, перемонтирую пленку и дам вам послушать. Согласны?»

Майя хотела было возразить, сказать, что не надо никаких сокращений, добавлений. Но Иосиф Самуилович, резко дернув ее за рукав, прошептал:

«Твоего согласия спрашивают ради приличия. Это — приказ!»

Молодой человек исчез за стеллажами. Закутанная в черный платок женщина, прозвенев бамбуковыми трубочками, внесла две чашечки с кофе, поставила их на стол.

Майя хорошо понимала, ради чего Иосиф Самуилович привел ее сюда. Но зачем понадобилась эта запись на пленку ее голоса? К чему эти предостережения старца?..

— Я хотела отомстить! Хотела и боялась...

— Встала бы и ушла! — возмутился Григорий.

— Нет, Гриша! Тогда бы я перестала себя уважать.

— Твое прошлое... Бог с ним. Меня сейчас не это волнует. Скажи правду — ты действительно в чем-то виновата? Или это просто... женское?

— Тут нет однозначного ответа... Тем более у женщины, — Майя отвернулась, чтобы не видеть глаза Григория. — Я где-то читала... К одному из индийских богов пришла женщина, чтобы зачать новую жизнь. Он ей отказал и был за это покаран высшим божеством. Я атеистка. Но мне импонирует внутренний смысл прочитанного. Не отказывай женщине, если она... Ты понимаешь?

— Понимаю. Но чувствую: есть еще что-то более важное.

— Да, Гриша, есть. В жизни, как на длинной ниве. Слушай дальше.

...За окнами начинало темнеть. Надвигалась ночь, охотно скрывающая все стежки-дорожки — тайные и явные. Под потолком загорелась шестирожковая люстра. Она светилась как-то необычно, причудливо. От центра, где теплился красноватый огонек, разбегались, будто лезвия, шесть добела раскаленных полосок и упирались в ослепительно-яркие шарики, которые излучали резкий, неприятный свет.

Из-за стеллажей выскочил, приветливо улыбаясь, молодой человек:

«Хе-хе, небольшая операция окончилась удачно! Вот здесь, он указал на приклеенный к магнитной ленте прямоугольничек бумаги, — распишитесь и поставьте число. Потом послушайте отредактированный текст».

Майя взяла из его рук паркеровскую ручку и не раздумывая поставила на бумажке свою подпись и дату. По тому, как хищно загорелись глаза у молодого человека, поняла, что сделала для него что-то очень приятное и выгодное.

«А теперь слушайте внимательно! — молодой человек включил магнитофон. — В некоторых местах будут паузы. Не обращайте внимания, так надо. Их заполнят в другом месте».

Где именно — он не сказал, а она не спросила.

Крутились бобины. И вот зазвучал голос молодого человека. Он сообщил, что из хорошо информированных кругов инакомыслящих в Советском Союзе получены сообщения о преследовании властями молодого талантливого врача и ученого Майи Львовны Беркович. За смелые и перспективные эксперименты, которые в конечном результате могли привести науку к более глубокому и полному пониманию некоторых сложных процессов в нервной системе, бюрократическое окружение Майи Львовны лишило ее не только возможности проводить дальнейшие исследования, но и работы. С даровитым исследователем и врачом встретился корреспондент... Здесь наступила долгая пауза... Он взял у нее интервью.

«Вас преследуют за вашу национальную принадлежность? Что бы вы хотели сказать по этому поводу?»

«Непредубежденному человеку ясно, что продолжение эксперимента могло бы дать чрезвычайно многое...» — зазвучал голос Майи.

Застыв, она слушала свое выступление, в котором обвиняла самодовольных чиновников от медицины. Но разве только их? Ее горе, вызванное смертью белокурой Марийки, в чем была и ее вина, обернулось злым обвинением и тем врачам, что старались спасти эту жизнь. Она обвиняла и их в том, что всю ответственность за трагический случай переложили на ее плечи.

В конце записи корреспондент сообщил, что Майя Беркович осталась без средств к существованию. Ее муж, тоже одаренный врач Иосиф Самуилович, подал заявку на изобретение в соответствующие инстанции. И хотя это изобретение очень нужно медицине, заявка до сих пор не рассмотрена и патент еще не выдан все по той же причине — из-за национальной принадлежности изобретателя. Над Иосифом Самуиловичем тоже сгустились тучи: он заступился за жену. Вот так в Советском Союзе преследуют семью Берковичей только за то, что они евреи...

— Я уверена, ты еще не знаешь главного...

Майя замялась, не зная, как все объяснить Григорию. Подумала: наверное, он воспримет это известие так же, как и она, когда узнала... Ёся в нужный час включил приемник, и она услышала... Ее будто оглушили обухом по голове... Не говорить? Но ведь не сегодня, так завтра все равно узнает. И она почти на одном дыхании выпалила:

— На днях эту запись слово в слово передал «Голос Америки». Мало того! К записи добавили комментарий из Москвы. Какой-то лауреат встал на мою защиту, просил американских ученых заступиться.

— Да ты что! — вскочил Григорий. — С ума сошла? Сейчас же беги к своим коллегам, пиши опровержение!

— Опровержение? А моя месть? — глаза Майи вспыхнули злостью. — О нет! Теперь уже поздно. Теперь пусть побегают они. Не я к ним, а они — ко мне! В том числе и за опровержением и раскаянием! Я часами просиживала в их приемных. Теперь пусть они...

— Мстительность? Это я могу понять... Но оправдать? — Григорий помолчал. — Ты что, не знала, где меня искать? Забыла дорогу в лабораторию? Телефон забыла? Или просто захотелось вываляться в грязи? Кто ты, Майя? Выходит, я тебе нужен был только в постели?