Хрустальная колыбель - Сергей Станиславович Юрьев

Нимфа Ау тоже являлась ему во сне – она, как в том недавнем видении, сидела, подтянув колени к подбородку посреди Ничего, и в глазах её не читалось ничего, кроме муки и мольбы. И ещё надо было заставить себя смириться и с тем, что нет больше Геранта, и с тем, что не стало Сольвей – они отправились в нескончаемое странствие по бесчисленным мирам…

Юм открыл глаза и увидел дощатый потолок, освещённый мерцающим тусклым светом сального светильника, стоящего на столе. Где-то залаяли собаки, далёкий колокол пробил середину второй ночной стражи, на дворе фыркал и перебирал копытами Грум, так и не давший отвести себя в конюшню…

– Не спишь? – Оказалось, что отец, устроившийся на соседней лежанке, точно так же смотрел в потолок.

– Уснёшь тут… – отозвался Юм, поворачиваясь на бок. – Мне снова Ау приснилась. А может, это и не сон вовсе. Если бы эта проклятая дверь в Ничто не захлопнулась…

– Ты помчался бы туда на крыльях любви, – закончил за него Эрл и поднялся, опираясь на Посох, с которым теперь не расставался даже во сне. – Нет, мальчик мой, нет… Несотворённое пространство – слишком сильное искушение, чтобы человеческая душа выдержала его. Нам туда нельзя – ни мне, ни тебе, никому. Лишь немногим из тех, кто хоть однажды переступил через грань Света и Тьмы, удалось в той же жизни вернуться обратно. Это чудо, а чудеса случаются нечасто. Даже не все из светлых элоимов выдержали это искушение.

– Но Древние… – попытался возразить Юм.

– Древние – это Древние, а люди – это люди. Древние испытывают радость от созерцания красоты, от тонких вкусов, от изысканных речей и чудесных мелодий; им больше ничего не надо, они и захотеть большего просто не могут.

– Но…

– Чтобы попасть сюда, я воспользовался Печатью Луцифа, вернее, тем, что от неё осталось. Мне всего лишь на долю мгновения пришлось соприкоснуться даже не с самим Небытием, а только тенью его. Нет, лучше об этом и не вспоминать. Тот, кто погружается в Ничто, рано или поздно становится его добычей, рабом его воли, стремящейся поглотить Сотворённые миры. Пойми, и Морох, и Гордые Духи, и все прочие, что называют себя Избранными, – это лишь пешки в бесконечной игре между Светом и Тьмой, Хаосом и Гармонией, Жизнью и Смертью, не той смертью, которой кончается земной путь любого из нас, а той Смертью, после которой ничего нет – лишь вечность и пустота.

– А Посох? Разве Посох не охранит? А обереги? – Юм старался уцепиться за любую, даже самую крохотную надежду. – И, в конце концов, мы же там уже побывали, когда был уничтожен Морох. И я там был, и Герант, и Олф, и Сольвей…

– А ты вспомни, как вы оттуда выбрались. Вспомни, кто вас оттуда увёл.

Юм вспомнил. Чей-то вкрадчивый голос проникал прямо в душу, напоминал о самых сокровенных желаниях… Так хотелось верить в то, что всё немедленно исполнится, стоит только выпустить их на волю, мгновенно позабыв, зачем сюда пришёл, кто рядом с тобой, кто ты сам. Даже Герант потом признался, что ему вдруг страшно захотелось, сокрушив идолов, заставить варваров поклоняться Творцу Единому и исполнять неукоснительно заповеди Его…

А потом…

То ли просто слезинку, то ли каплю росы

На раскрытой ладошке к губам поднеси…

А потом неведомо откуда пришла Лиска, простая конопатая девчонка из какого-то селища, притулившегося на склонах Северной Гряды. Как она там оказалась, не знал никто, даже она сама не могла толком ничего объяснить. Но только её голос, её пение заставило их всех одуматься и пуститься в обратный путь.

– Такого во второй раз может и не случиться, – сказал Эрл Бранборг, задумчиво разглядывая сплетение знаков на Посохе. – И тогда любая победа может обернуться поражением, стоит только уступить тёмной стороне своей души. И не думай, что у тебя её нет – этой тёмной стороны.

– А я и не думаю, – отозвался Юм. – Но неужели теперь ничего нельзя сделать? Я не знаю, отец, как мне теперь жить.

– А этого точно никто и не знает. – Бывший лорд едва заметно улыбнулся. – Никто не знает, но все живут. Значит, чтобы жить, совершенно не обязательно знать – как… Время покажет. Не ты – твоя судьба выберет верный путь, если у тебя хватит мужества и смирения.

Значит, мужества и смирения… Набор добродетелей, названных отцом, с трудом укладывался у Юма в голове: смирение – это одно, а мужество – совсем другое, и нередко бывает так, что совместить их невозможно. Подвиг требует мужества, самопожертвование требует смирения, а подвиг и самопожертвование – это уже что-то близкое друг другу. Наверное, так…

Вдруг из-за тонкой перегородки послышалось бормотание и грохот повалившейся на пол лавки, запахло палёным. Оба Бранборга тут же бросились в соседнюю каморку и обнаружили, что Пров сидит на полу, разбросав вокруг себя маленькие фигурки идолов, что-то бормочет себе под нос и пытается поджечь на себе одежду. Грубая льняная ткань никак не хотела заниматься пламенем, и на лице волхва застыло выражение крайней досады.

Пров пытался сопротивляться, но надолго его не хватило. Вскоре он лежал на лавке, связанный приготовленной именно на такой случай верёвкой. Самым удивительным было то, что Ойван, устроившийся тут же в уголке на матраце, набитым соломой, продолжал мирно посапывать, не проснувшись ни от шума потасовки, ни от запаха гари.

После того, как волхва обнаружили вопящим и ползающим на четвереньках по краю котловины, с ним такое происходило уже не впервые. Нужно было лишь какое-то время держать его, чтобы сам себе не навредил, а потом припадок кончался.

Пров дважды моргнул, давая понять, что уже всё – можно и развязать, но Юм сначала предпочёл разбудить-таки Ойвана.

– Что, опять? – спросил тот, открыв один глаз и с удивлением посмотрев на связанного волхва. – Вот те раз… Я же в лесу от любого шороха просыпаюсь.

Он быстро поднялся, перекинулся с Провом несколькими словами на варварском языке, а потом сам взялся за верёвки.

– Что он говорит? – поинтересовался Юм.

– Да так… Сам удивляется, чего это с ним такое. – Ойван медленно и сосредоточенно распутывал узлы. – С волхвами это бывает.

Бранборг-старший хлопнул Юма по плечу, кивком головы предлагая ему выйти во двор. Да, поговорить было о чём – Юм и сам почувствовал: варвар что-то скрывает, чего-то не договаривает.

– Ты ему веришь? – вполголоса спросил Служитель Эрл, когда они с Юмом оказались на крыльце.

– Да. Кому же ещё верить, как не ему. – Юма вопрос не удивил, но и в своём ответе он ни на миг не усомнился. – Если бы не Ойван, и меня б уже не было.

– Но если ему есть чего скрывать после всего, что было…

– Я поговорю с ним поутру. – На самом деле Юму вовсе не хотелось ничего выспрашивать у Ойвана, но сдержанное беспокойство, звучавшее в голосе отца, передалось и ему. – Только я всё равно знаю: злого против нас он замышлять не может.

– Пров, им не обязательно знать всего. Герант же сам тебя об этом просил.