Почетный академик Сталин и академик Марр - Борис Илизаров

Многих смущает то, что сталинская работа ладно и толково написана. При этом ни одного критического научного исследования, посвященного языковедческим писаниям Сталина, нет, если не считать апологетических сочинений начала 50-х годов. Даже историк лингвистики В.М. Алпатов, посвятивший книгу очередному развенчиванию «мифа» о Марре, обошелся простым пересказом языковедческих работ Сталина, хотя, казалось бы, именно сталинские работы следовало бы наконец-то подвергнуть строгой научной критике {412} .

Не вникая в суть сталинской работы и не имея доступа к его архиву, некоторые исследователи делали даже предположение о том, что его статья есть скрытое заимствование из какого-нибудь лингвистического труда. Сначала указывали на соавторство Чикобавы. Но тот еще при жизни успел решительно опровергнуть эту версию. Кроме того, и стиль, и содержание работы, и явные противоречия со статьей Чикобавы не оставляют никакого сомнения в том, что он не имел прямого отношения к сталинскому тексту. В исследованиях последних лет особенно настойчиво указывают как на якобы главный источник идей и заимствований на книгу Д.Н. Кудрявского «Введение в языкознание» (Юрьев [Дерпт], 1912) {413} . Работа Кудрявского, выросшая из его же цикла лекций, хороша не только ясностью стиля, но и аргументированной материалистической и социальной направленностью. Не ссылаясь ни на кого конкретно, автор определяет язык как «средство общения», «как орудие нашей мысли», подчеркивает, что «непрерывная деятельность, лежащая в основе языка, есть деятельность общественная» и т. д. {414} Со времени выхода книги Кудрявского все эти и другие подобного рода положения в 30-х годах довольно быстро стали общими местами советского языкознания, психологии, философии, истории, археологии. Как я уже отмечал, сходные идеи, но в ином, психологическом контексте высказывал Л. Выготский. Без сомнения, с книгой Кудрявского был знаком и Марр. Больше того, в архиве Марра сохранилась их послереволюционная переписка, из которой следует, что Марр активно вербовал Кудрявского в свои сторонники. Из эмиграции Кудрявский дипломатично отвечал на предложения Марра в том смысле, что ему трудно даются революционные идеи академика. Но в действительности, существенных противоречий между его концепцией и концепцией Кудрявского о функциональной роли языка и о его связи с мышлением нет. Скорее всего, именно Марр, а не Сталин кое-что материалистическое и социальное заимствовал у Кудрявского. Например, приоритет постановки вопроса о происхождении общечеловеческого языка как такового в противовес вопроса о реконструкции праязыка семьи народов. Кудрявский практически ничего не говорит о нации как источнике языка, тогда как в сталинской работе этот вопрос центральный. Сталинская концепция «марксистского языкознания» с ее дуализмом прямо противоположна социологической концепции Кудрявского. Скорее всего, Чикобава или другие лингвисты, проводя со Сталиным на его даче языковедческий ликбез, использовали идеи и формулировки Кудрявского, элементы которых опосредованно усвоил и Сталин. В современной библиотеке Сталина ни одной работы Кудрявского я не нашел.

Рассмотрим теперь, как Сталин отрабатывал каждый из сформулированных вопросов в отдельности, а потом свел их воедино.

Мы помним, как Марр упорно настаивал на том, что язык есть надстроечное явление и как таковое меняется в зависимости от изменения базиса общества. Именно это положение позволяло обосновывать и революционную динамику, и коренную перестройку языка, а главное, приоритет общечеловеческого стадиального развития над частными семейными и национальными языковыми группировками и даже само их существование ставить под сомнение. Поэтому, задавая вопрос, правилен ли с точки зрения марксизма тезис Н.Я. Марра о том, что язык есть надстройка над базисом, Сталин написал: «Ответ. Нет, неправильно», а в окончательном варианте исправил: «Нет, неверно». Затем без особых заминок быстро и кратко изложил общеизвестные марксистские политэкономические формулировки о взаимовлиянии базиса и надстройки {415} . Никакие изменения в базисе или надстройке особенно не воздействуют, утверждал Сталин, на язык, и в доказательство этому указывал на русский язык до и после Октябрьской революции: «Что изменилось за этот период в русском языке? Изменился в известной мере словарный состав русского языка, изменился в том смысле, что наполнился значительным количеством новых слов и выражений, возникших в связи с возникновением нового социалистического производства, появлением нового государства, новой социалистической культуры, новой общественности, морали, наконец, в связи с ростом техники и науки; изменился смысл ряда слов и выражений, получивших новое смысловое значение; выпало из словаря некоторое количество устаревших слов. Что же касается основного словарного фонда и грамматического строя русского языка, составляющих основу языка, то они после ликвидации капиталистического базиса не только не были ликвидированы и заменены новым основным словарным фондом и новым грамматическим строем языка, а, наоборот, сохранились в целости и остались без каких-либо серьезных изменений, сохранились именно как основы современного русского языка» {416} .

Это был первый «сталинский удар» на полное и безоговорочное уничтожение концепции Марра. В 1950 году было живо немало людей, овладевших языком, как и Сталин, еще до революции. Здравый смыл подсказывал: да, изменения в обществе колоссальны, но мы родились с этим языком, выучились ему, в том числе и другим языкам, и прожили с ним (с ними) всю эпоху потрясений. В отличие от 20-х годов, в 1950 году ломка в языке первых лет революции и Гражданской войны старшими поколениями уже припоминалась слабо, а большинством родившихся в послереволюционной языковой среде не ощущалась вообще. Простой силою жизни в сознании большинства (то есть в общественном сознании) вновь была восстановлена непрерывность исторического бытия пусть и на совершенно новой основе. Сталин был как раз одним из тех, кто страшный революционный обвал уже не помнил или не хотел помнить. Семидесятидвухлетний вождь, как человек, омывшийся большой кровью, при этом сочетавший в себе неувядающую романтичность с трезвостью и прагматичностью, искренне верил в реальность только того, что видел здесь и сейчас. Никаких революционных изменений в русском и других языках своего государства он не помнил и теперь не замечал. Советские компаративисты того времени, избегая напрямую полемизировать по поводу революционных изменений в семантике, обычно указывали и указывают ныне на стабильность грамматического строя языка как на главный его признак. Сталин так же сделал на этом упор, но одновременно решил подкрепить свои аргументы ссылками на стабильность во времени «основного словарного фонда» языка, то есть на стабильность его семантики. Современные исследователи до сих пор полемизируют по поводу сталинского источника этого понятия. На самом же деле, как я предполагаю, это понятие пытался ввести известный советский иранист, специализировавшийся на осетинском языке, и последователь Марра В.И. Абаев. Как раз накануне дискуссии вышли две его работы, посвященные «основному словарному фонду». В одной из них он доказывал, что вслед за начальным глоттогоническим этапом наступает этап выработки «основного лексического фонда», «охватывающий круг необходимых в любом человеческом обществе понятий и отношений, без которых трудно себе мыслить человеческую речь вообще, если не считать самых ранних, начальных стадий глоттогонии, о которых мы можем только смутно догадываться и которые характеризовались, по-видимому, беспредельным полисемантизмом (видимо, имеются в виду четыре универсальных полисемантических элемента Марра. – Б.И. )» {417} . В другой работе он писал: «Есть в языке известный ограниченный круг слов-понятий, без которых нельзя себе мыслить ни одно человеческое общество, в каких бы широтах оно ни жило и какова бы ни была его культура, техника, экономика… Перечисленные категории абсолютно необходимых в любом обществе слов-понятий, образуют основной, неотчуждаемый “общечеловеческий” фонд языка…» {418} и т. д. Я не знаю, был ли Сталин непосредственно знаком с работами Абаева, хотя, как мы видели, проблемы происхождения кавказских племен и языков его всегда интересовали. Скорее всего, идею «основного словарного фонда общечеловеческого языка» ему подсказал кто-нибудь из антимарристов, перетолковав ее в идею семантического ядра национального языка. До Сталина ни один серьезный лингвист ничего похожего не утверждал, да и не мог этого делать. Потому с каким рвением именно эту идею пропагандировали после дискуссии профессор П.Я. Черных и академик В.В. Виноградов, можно предположить, что кто-то из них и подсказал ее вождю. Хочу напомнить, что резко антимарристская статья Черных была заказана и подготовлена к печати одной из первых, но Сталин ее сознательно придержал и разрешил опубликовать ее позже рядом со своей статьей. Не исключено, что это было проявление особой милости к ученому, а не только использование ее в качестве дополнительного антимарровского аргумента. Добавим: никакого «основного словарного фонда», который наряду с грамматическим строем якобы составляет ядро каждого национального языка не существует.