Почетный академик Сталин и академик Марр - Борис Илизаров

Несмотря на серьезную идеологическую заявку, обозначенную в заглавии, Виноградов, критикуя Марра, отделался общими словами и привычными ярлыками, не раз подчеркивая, что Марр «великий советский ученый», чьи идеи искажаются учениками, и что у Марра есть общая материалистическая направленность, но что его материализм механистичен и социологизирован. Прочитав последние характеристики, Сталин расхохотался: «ха-ха» и дополнительно обозначил это место двумя крестами. Сталин, скорее всего, предварительно не просматривал эту статью, и она его теперь рассмешила своим опасливым академизмом и беззубостью. Из статьи Виноградова Сталин взял для своей работы только одно его замечание и цитату из работы Марра, подтверждающую такой тезис: «Кроме того, Н.Я. Марр думал, что грамматику языка создает класс, а не народ» {400} .

13 июня «Правда» вышла с новой подборкой из трех статей. Публикации были примиренческими и даже промарристскими. Дискуссия или выдыхалась, или же сотрудники «Правды» сознательно ее притормаживали. На статьях из этого номера Сталин только дважды сделал отметки. Первый раз на тексте академика из Киева Л. Булаховского «На путях материалистического языковедения»: «Язык есть важнейшее средство человеческого общения; единство языка и беспрепятственное развитие есть одно из важнейших условий действительно свободного и широкого, соответствующего современному капитализму, торгового оборота…» Автор говорил о формировании общенационального языка (и нации) как фактора, способствующего развитию общенационального капиталистического рынка и наоборот. Это была традиционная марксистско-ленинская трактовка, соотносившая экономическое развитие общества с развитием языка, науки и культуры. В целом того же взгляда придерживались и Марр, и довоенный Сталин. Но в 1950 году Сталин думал совсем о другом и по-другому. Дважды отчеркнув этот абзац, он приписал: «Против Чемоданова» {401} . На самом же деле никакой реальной полемики с Чемодановым здесь нет. Автор решительно выступил против обвинений сторонников «праязыковой теории» в расизме. Здраво заметил: «Язык и раса не находятся между собой в прямой связи» – и указал в качестве примеров на язык американских негров и евреев в Германии. «Если фашистским и фашиствующим жуликам от науки, – писал он, – оказалось нужным из факта наличия языковых семейств сделать выводы расового и даже расистского характера, то при чем тут наука?» При этом не следует клеймить сравнительно-исторический метод как «буржуазный», тем более что лучшего пока нет. Марровская семантика, особенно в части украинского языка, не убедительна, также сомнительны его теоретические построения о «семантических пучках», поскольку здесь приходится слишком далеко углубляться в древность. Одобрительно отозвался о новой книге Мещанинова «Члены предложения и части речи» (1948), отметив интересную постановку вопросов, но спорность их решений. Согласился с одним из фундаментальных марровских постулатов: «Отражение общественно-экономических формаций в лексиконе (словаре) – факт, вряд ли подлежащий спору». Поэтому Марр «методологически правильно поступил, сосредоточивая свои поиски в первую очередь на этой области языка». И с другим важнейшим тезисом Марра он вполне согласился: «Смешанный характер всех языков мира не подлежит никакому сомнению, и страстная защита Марром этого положения вполне оправданна». Конечно, Марра следует упрекнуть в том, что он все же привлек не очень много фактов, но, по мнению академика Булаховского, «Марр не сделал этого, может быть, и потому, что, спеша с обобщениями за увлекавшими его перспективами проникнуть в глубокую древность языков, он, как исключительный полиглот и человек громадного непосредственного опыта, не находил эту работу для себя нужной». Итак, никакой ругани, никакой агрессии. Но Сталину именно их и не хватало.

На статье преподавателя Московского государственного педагогического института имени В.И. Ленина С. Никифорова «История русского языка и теория Н.Я. Марра» Сталин помет не оставил. Русист Никифоров в целом придерживался концепции Марра, но с учетом истории и материала русского языка. Он, конечно, в первую очередь обозначил сомнительные и спорные с точки зрения исторического материализма построения Марра, в частности о классах и классовом характере языка в первобытном обществе. Но для более поздних эпох, когда уже язык фиксируются в письменных памятниках, утверждения Марра о классовом характере языков и памятников не вызывают сомнений. «В период раннего феодализма, когда связь между феодалами и крестьянами имела в значительной мере характер внешнего принуждения, а более тесной была связь феодалов между собой, роль общего для феодалов языка играл литературный (письменный) язык. Этот литературный язык мог быть даже чужим для данного народа». Таким был, например, для немцев латинский язык – язык не только церкви, но и теснейшим образом связанной с церковью государственного управления и вообще образованности. «Поэтому в эпоху раннего феодализма между речью господствующего класса и речью социальных низов могло существовать значительное различие не только в лексике, особенно в семантике, социально-насыщенных слов, но и в грамматической стороне языка». Классовость языка, продолжал Никифоров, особенно хорошо прослеживается на примере истории русского языка. Ф.П. Филин в книге «Лексика русского литературного языка древнекиевской эпохи» (Л., 1943), в частности, показал, что «древнерусский письменный язык в основном отражает в себе речь городового населения, уже речь социальных его верхушек – князей, их дружинников, боярства и монастырско-церковных слоев. Язык населения сельских местностей, основных масс восточных славян, представлен в письменности косвенно, лишь в той мере, в какой можно говорить об известной общности речи верхов и низов населения». Кроме того, и деловой и летописный русский язык также отражает в основном нормы господствующего класса, хотя и вырос он на базе «общерусской языковой основы». Автор отметил, что как научный противник Марра покойный профессор А.М. Селищев, так и его ученик профессор Ф.П. Филин «одинаково объясняют возникновение известного единства славянских языков как результат схождения человеческих коллективов».

Уже по одному тому, что Сталин не оставил никаких помет на этой примиренческой статье Никифорова, можно сделать вывод, что любые аргументы, пытающиеся примирить обе позиции, оставляли его равнодушным. Но в конце той же подборки была опубликована агрессивно промарровская заметка преподавателя Иркутского государственного университета В. Кудрявцева «К вопросу о классовости языка». Здесь уже Сталин не удержался от комментариев. Кудрявцев задался вопросом: «Действительно ли, что языки всех времен и народов не классовые?» Подчеркнув, а сбоку написав: « Да, действительно» {402} , Сталин, работавший в это временя над своей статьей, продолжил эту фразу развернутым ответом в собственной работе. Кудрявцев из самых искренних верноподданнических побуждений привел еще более верноподданническое мнение покойного М.И. Калинина из его сборника «О вопросах социалистической культуры». Калинин писал: «Вот если бы спросили меня, кто лучше всех знает русский язык, я бы ответил – Сталин. У него надо учиться скупости, ясности и кристальной чистоты языка». Сталин не всегда доверял мнению даже ближайших соратников. Но, как я уже писал, к покойникам он относился очень серьезно, чаще более серьезно, чем к живым. Кто знает, может быть, именно эта цитата из статьи Калинина окончательно утвердила его в мысли самому взойти на дискуссионную трибуну?