Жертвы требуют красоты - Лариса Соболева

– Нам не страшен дождь. Или ты замерзла?

– Нет, мне тепло.

Началось. В смысле – обольщение началось. Платон взял ее руку, поцеловал пальцы, вернее, прильнул к ним губами и не отрывался. Валдис так никогда не делал, он сразу в койку тащил – грубиян несчастный. Пожалуй, Платон слишком долго задержал губы на ее пальцах. Ника высвободила кисть, повернула голову на шум:

– Дождь пошел.

Зачем она это сказала? Разве Платон глухой и слепой?

– Знаешь, а я в заточении мечтал, что мы вот так с тобой будем сидеть одни, вокруг покой и дождь. Я люблю дождь.

– Угу, – произнесла Ника явно своим мыслям.

– О чем ты думаешь? – Его ладонь легла на ее руку.

Она думала о многом. О том, что не показала себя с лучшей стороны, хотя дело было сложным, в сущности, его не завершили, ведь убийцу не поймали. Думала, что надо меняться, только не знала, как это делать. Пока она ни то ни се – тюха. Надо еще терпеливо работать, просаливаться, как сказал Валдис. Но Платону Ника ответила:

– Ни о чем.

– А я там все время думал о тебе.

– Да? – удивилась Ника.

И вдруг поняла, почувствовала, что сейчас произойдет объяснение в любви. Она мечтала услышать от мужчины слово «люблю», ей казалось, что тогда наступит праздник, вокруг все изменится, она ощутит себя настоящей женщиной. И неважно, кто это скажет, потому что в слове «люблю» таится глубочайший смысл, открывающий целый мир для двоих. После этого два человека становятся неделимы, их объединяет таинство данного слова, ведь «люблю» является и клятвой «я твой». Платон готов объединиться с ней, но она же тоже должна будет что-то сказать. Как только Ника поняла это, до нее дошло, что она не хочет никаких объяснений. Ника подскочила.

– Ой, я совсем забыла... Извини, мне надо бежать... Ой!

Она свалила стул, подняла его и ринулась под дождь.

– Ника... – растерялся Платон, вставая.

– Нет-нет, не провожай меня, я сама... Такси возьму. Мне правда нужно срочно бежать. Пока. До завтра!

В это время над головой Махмуда Бекова раскрылся черный купол зонта. Беков задержался, глядя на длинные нити дождя, опустил голову и посмотрел на лужи. Он не любил непогоду, боялся простудиться, в его возрасте это чревато неприятными последствиями, здоровье-то не купишь, не купишь молодость, которой нипочем непогода. А машину к порогу здания, откуда вышел Беков, не подадут, сюда нельзя подъезжать, придется идти.

Из-под навеса Беков шагнул на тротуар, за ним охранник, держащий зонт над головой патрона, сам же попал под струи. Из машины выскочил водитель, ежась под дождем, раскрыл дверцу. Беков шел стремительно, и вдруг эту стремительность пресекла пуля. Он только почувствовал мгновенную боль, схватился за грудь и начал падать, видя перед собой асфальт и пузырившуюся лужу.

– Откуда стреляли? – закричал охранник с зонтом, наклоняясь к патрону.

– Наверное, с крыши! – крикнул водитель.

К дому напротив помчались люди Бекова, а он уже ничего не видел и не слышал.

Ника звонила несколько раз, ждала и снова звонила. Она ударила в дверь кулаком и закричала на весь подъезд:

– Открой немедленно! Я промокла и замерзла!

Раздался щелчок замка, распахнулась дверь. Ника оттолкнула Валдиса, прошла в комнату, бросила сумочку на стол и крикнула:

– Полотенце принеси!

Он без спешки принес полотенце, она вытерла волосы, шею и руки, кинула его Валдису:

– Чайник поставь. Дай что-нибудь теплое! Стоишь, как истукан!

Он дал ей шерстяную куртку от спортивного костюма, Ника сняла платье и напялила куртку, утонув в ней. Закатав рукава, она залезла с ногами на диван, обхватила колени руками. Валдис принес чай, Ника пила, громко отхлебывая. Хоть здесь не надо играть никакой роли. Дома она играет в девочку, на работе в следователя, ей неважно удается и то, и другое. Ника отдала чашку Валдису, вытерла рукавом рот и уставилась на Гитиса, дескать, что дальше? Он подсел к ней, притянул ее к себе, а она вдруг уперлась в его плечи руками:

– Ты опять сразу... Сначала сказал бы что-нибудь... приятное.

– Зачем ты пришла? Поговорить?

Опять разозлился! Что это за характер такой? И клятв в любви от него не дождешься. Ника вздохнула: придется принимать его таким, какой он есть.

Раздался звонок. Ника покосилась на сумочку – звонил ее телефон. Она перевела глаза на Валдиса, тот встал, принес сумочку.

– Ротвейлер... – протянула Ника, глядя на дисплей.

Валдис скрестил на груди руки, а это был явный признак, что он начинает потихоньку беситься. Однако голос его был ровным:

– Кого-то грохнули, Ротвейлер решил подкинуть дело тебе.

– Да? – Ника не скрыла торжества, ведь она не сама просит дело, а ей предлагают. Но Валдис хмурился. Опять им мешают какие-то трупы! Ника подумала, что, может быть, все не так, как им кажется, Ротвейлер, например, хочет получить завтра папку с делом... Неважно, чего он хочет, Ника его слышать не хочет. – Может, я забыла трубку. В кабинете, а?

Только он обнял ее – зазвонил его телефон.

– М-м... – застонал Валдис, уткнувшись лбом в ее шею. – Точно: кого-то пришили.

– Неси свою трубку. Неси, неси.

Тон ее был несколько странным, заговорщицким. Валдис принес мобилу, вопросительно посмотрел на Нику, державшую свою трубку на вытянутой руке. Теперь снова звонила ее мобила.

– Давай выключим? – предложила Ника. – Трупы никуда не убегут, правда? Мы посмотрим на них завтра. Давай?

– Давай.

– Ты готов? Раз, два, три!..

Иногда, чтобы получить свободу, достаточно отключить телефоны.

Ливень заливал окна автобуса, Ася смотрела на них невидящими глазами. Или ненавидящими. Ненависть не предназначалась ливню, она вообще никому не предназначалась, а просто жила в ней сама по себе. Последний акт возмездия завершен – Беков упал в лужу, больше не поднимется. Его люди бегали по крыше, милиция приехала, а в это время Ася лежала на диване в съемной квартире и ждала, когда все закончится. Она сняла три квартиры напротив учреждений, где бывал Беков. Она стреляла из окна на последнем этаже, а ее искали по чердакам и на крыше.

Автобус миновал пост ГИБДД, выехал за город и помчался по ровной трассе, омываемой ливнем. Ася не знала, куда едет, потому что, приехав в другой город, снова сядет в автобус и поедет дальше. Будущего у нее нет, его не может быть. О прошлом хотелось забыть, но это невозможно. Может, Ася будет вот так ехать, ехать, пока не остановится жизнь?