Люди Путина. О том, как КГБ вернулся в Россию, а затем двинулся на Запад - Кэтрин Белтон

и его людям было предоставлено удобное прикрытие. Во-первых, не российское государство, а консорциум западных банков, возглавляемый французским Société Générale, подал в 2006 году заявление о банкротстве ЮКОСа на 482 миллиона долларов непогашенных займов. И хотя о банкротстве заявили западные банки, за процессом стояли «Роснефть» и Кремль. Лондонский адвокат Тим Озборн, представлявший интересы осажденного «Менатепа», сказал, что западные банки, несомненно, действовали в интересах «Роснефти». И, конечно, через три дня после подачи заявления именно «Роснефть» выкупила у них невыплаченные долги.

Другой консорциум западных банков предоставил «Роснефти» рекордный заем на 22 миллиарда долларов, а три крупные нефтяные компании, несмотря на протесты «Менатепа» и заявления о том, что торги — это настоящий грабеж, обеспечили легитимность процесса. На первых торгах по банкротству 9,4 % акций ушло в пользу «Роснефти», а ТНК-ВР — совместное предприятие, наполовину принадлежащее ВР, остановило свое участие уже через десять минут после начала аукциона, чтобы дать «Роснефти» сделать последнюю ставку. Затем, когда на продажу выставили газовые активы ЮКОСа, итальянские энергетические гиганты Eni и Enel сделали ставку в 5,6 миллиарда долларов и тут же передали контроль «Газпрому» — в рамках договора с газовым гигантом. В обоих случаях иностранные участники, по оценкам маркетологов, пытались завладеть частью российского энергетического сектора и потому действовали в интересах государства. В тот момент они искали расположения Кремля.

— Кремль хотел, чтобы компании типа Eni и ВР участвовали в торгах, потому что, несмотря на разгром ЮКОСа, нужно было показать, что международные нефтяные компании выстраиваются в очередь за право войти в энергетический сектор России, — сказал главный стратег Альфа-Банка Крис Уифер.

По завершении разгрома ЮКОСа государство взяло под контроль 55 % национальной нефтедобычи. Это ознаменовало экономический разворот: когда Путин пришел к власти, 8о% этого сектора находилось в частных руках. Некоторые западные юристы и банкиры, оказавшие помощь Кремлю, отчаянно пытались оправдаться.

— На налоговом фронте Ходорковский вел себя чрезвычайно агрессивно, — сказал Франк Куилаарс, возглавлявший тогда нефтегазовый международный отдел в ABN Атто — не существующий уже нидерландский банк, который щедро финансировал «Роснефть» в момент захвата ЮКОСа. — Он пытался максимизировать возврат средств и использовал каждую лазейку в законе. Это не было противозаконным, но игра была на грани.

Пока западные юристы и банкиры, воспользовавшись ситуацией с захватом ЮКОСа, набивали свои карманы, реальность, в которой оказался Ходорковский, оказалась довольно мрачной. Почти каждый день в течение одиннадцати месяцев его, закованного в наручники, приводили в один и тот же зал судебных заседаний в Москве, заставляли отсиживать долгие часы и выслушивать свидетельские показания, а Кремль, стремящийся всеми способами доказать легитимность процесса, предъявлял все новые обвинения. Однако все эти показания не выдерживали критики — это подтверждали даже западные банкиры, помогавшие Кремлю в отъеме активов компании. Одно обвинение строилось на приватизации Ходорковским компании «Апатит» в 1994 году. Огромный завод по производству удобрений располагался на Крайнем Севере, в состав предприятия также входил научно-исследовательский институт, который он приобрел годом позже. Это были первые крупные приватизации, в которых участвовала группа Ходорковского «Менатеп». И пока адвокаты доказывали, что эти обвинения не имеют под собой ни фактической, ни юридической основы, по этому делу скоро заканчивался десятилетний срок давности. Второе обвинение строилось на использовании налоговых убежищ на территории России в 1999 и 2000 годах, что прокуратура сочла нарушением закона. Однако такие схемы практиковались также другими крупными нефтяными компаниями и не являлись нарушением законов того времени. Как заявляли юристы, Ходорковский стал мишенью, а обвинения были предъявлены задним числом.

Когда ему наконец предоставили слово, он разразился длинной тирадой и детально опроверг все обвинения.

— Нет ни одного, подчеркиваю, вообще ни одного документа, равно как ни одного свидетельского показания, которые указывали бы на мои противоправные действия или на получение нами с Платоном средств из криминальных источников, — сказал он. — Два года бесчеловечных трудов прокуратуры — и нулевой результат!

Он заявил, что дело было инициировано как показательный процесс ради прикрытия экспроприации ЮКОСа государственными чиновниками в погоне за наживой.

— Вся страна знает, почему меня посадили в тюрьму — чтобы я не мешал разграблению компании. При этом люди, организовавшие гонения на меня лично, пытались напугать власть и общество моими мифическими политическими амбициями. Когда говорят, что «дело ЮКОСа» способствовало укреплению роли государства в экономике, это вызывает у меня лишь горький смех. Те люди, которые заняты сегодня расхищением активов ЮКОСа, не имеют никакого отношения к российскому государству и его интересам. Это просто нечистоплотные своекорыстные бюрократы.

Он завершил свою страстную речь воззванием к чувству справедливости судей, заявив, что, конечно, такой «прямой и неприкрытый обман суда прокурором» не пройдет:

— Я верю в то, что моя страна, Россия, будет страной справедливости и закона. И потому суд должен принять решение на основе справедливости и закона.

Но несмотря на то, что, казалось, тройка судей слушала его речь внимательно и даже делала пометки, решение было предопределено.

В рассказе очевидца впервые подробно было описано, как именно Сечин и один из его заместителей участвовали в процессе и контролировали каждый этап. Чтобы гарантировать нужное решение, Кремль отправил судей в подмосковный санаторий и оплатил все расходы, чтобы они там написали свой вердикт. В те дни в Кремле по-прежнему не были уверены в их лояльности. Именно в этот момент под давлением Кремля обрушилась вся судебная система. Нужно было сделать так, чтобы бизнес-партнеры Ходорковского не смогли подкупить судей и смягчить приговор. В санатории агенты спецслужб не сводили с судей глаз.

Сечин и его заместитель в администрации президента генерал ФСБ Владимир Каланда, жена которого, по чистой случайности, конечно, была вице-президентом «Роснефти» по правовым вопросам, пристально наблюдали за ситуацией. Когда одна из судей отказалась ехать в санаторий в сопровождении полиции, Каланда наведался к председателю Мосгорсуда Ольге Егоровой, работавшей в судебной системе с советских времен, и напомнил, что ее подчиненные должны выполнять все указания начальства.

За месяц в санатории судьи так и не смогли закончить с вердиктом — выяснилось, что пожеланиям Кремля хоть как-то соответствовала лишь часть решения. В дело вмешалась Егорова и велела коллегам отбросить все сомнения. По свидетельствам очевидца, одна из судей заговорила о безосновательности обвинений, но Егорова с самого начала знала, как должен выглядеть вердикт.

— Если я приняла решение, я никогда его не изменю, — сказала она коллеге.

Мосгорсуд отказал в рассмотрении свидетельств этого очевидца, назвав его показания «выдумкой», не требующей комментариев. И когда наконец вердикт был зачитан в суде, выяснилось, что он мало чем отличался от обвинений прокуратуры. Выглядело так, словно текст скопировали из прокурорских бумаг. Решение включало массу свидетельских показаний, которые