Вацлав Нижинский. Воспоминания - Ромола Нижинская

на положении интернированных, мы будем среди славян.

На вокзале мы взглянули друг на друга: нам надо было идти в полицию, но нужно было где-то оставить Киру: она устала в поезде. Поэтому мы зашли к моему зятю III медесу. Он был очень популярным в Вене певцом, родным для венцев Тристаном и Лоэнгрином, а теперь уважение к нему стало вдвое больше, потому что он не только носил почетное звание «камер-певец Придворной оперы», но еще был подданным нейтральной страны. Он пришел в полицию вместе с нами.

«Ваше превосходительство, представляю вам пленного — моего зятя Нижинского».

«Я так рад, просто восхищен. Какое счастье! Не дадите ли вы мне свой автограф? Ох, „Видение розы“ — это просто божественно, и „Спящая красавица“ тоже; я даже не знаю, что из них лучше. Какой радостью было видеть ваш танец! Хоть бы эта несчастная война скорее закончилась! Как она тормозит искусство, оно ведь может развиваться только в монархическом государстве, при мире и процветании. О, я вижу — ваши бумаги. Конечно, конечно — интернирован. Ну, мы здесь в Вене умеем проводить различия, знаем, как к кому относиться. Закон есть закон, но нужно знать, как его применять. Великий артист всюду дома. — Он стал напевать себе под нос „Рассказ Лоэнгрина о Граале“. — Кстати, дорогой Шмедес, вы делаете вдох перед словами „Я — Лоэнгрин“ или перед „Отец мой — Парсифаль, боговенчанный“?» Он позвонил в один из многочисленных колокольчиков, стоявших у него на письменном столе, и вошел очень элегантный молодой человек в визитке.

«Господин Нижинский, позвольте представить вам моего секретаря, графа Людвига (такого-то). Граф, мы имеем честь принимать в нашем городе как гостя величайшего танцовщика в мире. Он задержится здесь на какое-то время, потому что мадам Нижинская нездорова. Вы, господин Нижинский, всегда можете сказать мне, когда пожелаете уехать в Карлсбад, — возможно, летом: там это лучшее время года. Не утруждайте себя — не приходите сюда отмечаться, и обязательно сходите посмотреть возобновленных „Мейстерзингеров“. Я всерьез считаю, что это великолепная постановка. Шмедес, мне нравится ваш Вальтер Штольцинг.

Каждый раз, когда захотите связаться со своей семьей, просто позвоните графу; он устроит это: мы можем отправить ваше письмо через международное отделение Красного Креста. Извините за эти неудобства».

Это действительно был совершенно неожиданный прием. Но где и как мы будем жить? В американском консульстве в Будапеште нам перед нашим отъездом в Вену выдали какие-то американские документы, выпущенные специально для русских пленных и позволявшие нам переезжать с места на место. Консул сказал нам, что в Австрии за русскими пленными присматривает испанское посольство, поэтому мы знали, что должны зайти туда отметиться.

Вацлав пошел к г-ну Волфу, владельцу гостиницы «Бристоль», спросил его, можем ли мы снять у него номер на несколько дней, и сказал, что у нас нет денег заплатить. Г-н Вольф засмеялся. «Господин Нижинский, вы же раньше оказывали честь моей гостинице; конечно, мы рады принять вас — добро пожаловать. Я скажу, чтобы вам приготовили один из лучших номеров — спальню, комнату для ребенка, гостиную и ванну. Будьте как дома, заказывайте все, что пожелаете, оставайтесь хоть год, хоть два — пока будет продолжаться эта проклятая война! Заплатите мне, когда война кончится».

На следующий день, когда мы отмечались в испанском посольстве, первый секретарь посла принял нас и сказал нам, как они рады, что мы приехали в Вену.

«Правду говоря, мы — об этом вы знаете — передали его величеству императору Францу-Иосифу несколько просьб о вашем освобождении. Сам его апостолическое величество король Испании Альфонсо всего несколько дней назад заступился за вас после того, как не удались ни попытки датчан, ни переговоры с русскими по поводу обмена. Поверьте мне, г-н Нижинский, мы сделали все, что в наших силах, но условия австрийцев были просто смешными. Пять высших офицеров Генерального штаба, в том числе генерал Кузманек, защитник павшей крепости Пржемышль, за гражданского пленника — это было неприемлемо.

Как ни сильно русские хотели вас, они по военным соображениям не могли согласиться.

Его святейшество папа тоже просил о вашем освобождении: вы католик и артист. После этого они, разумеется, не могли отказать».

Позже мы узнали, что маркиза Рипон и графиня де Греффюль пробовали все возможные пути нашего освобождения и обратили внимание королевы Александры и вдовствующей императрицы Марии Федоровны на судьбу Нижинского.

Когда Вацлав сказал ему о нашем катастрофическом безденежье, он засмеялся: «Деньги мы вам дадим под парижский аккредитив или без него — разумеется, сколько вы пожелаете».

Казалось, что мы видим сон. Когда мы пришли домой, Вацлав просто схватил меня, закружил в вальсе, и мы кружились, пока я не упала в кресло, задыхаясь.

Г-н Грегор, директор Придворной оперы, сказал нам, что мы можем приходить туда каждый день, и дал нам пропуск.

«Где вы собираетесь упражняться?»

«Дома, в своей комнате», — ответил Вацлав.

«Ох, нет, мы не можем этого допустить».

На следующее утро он написал нам, что, к несчастью, из-за войны не может позволить Вацлаву упражняться в Придворной опере, но в распоряжении Вацлава в любое время будет сцена театра «Ан дер Вин», очаровательного старомодного театра, идеальная для танца сцена, на которой когда-то Фанни Эльслер праздновала свой самый великий триумф.

В это время Вацлав сочинял «Мефисто-вальс». Эта музыка передавала славянскую сторону его души, романтическую и томную, и показала, как романтизм может быть выражен в буйной силе и мужестве.

Вацлав изобразил вымышленный эпизод из жизни доктора Фауста: Фауст в сопровождении Мефистофеля, привлеченный звуками музыки, заходит в поисках любви в придорожный кабачок. Сгущаются сумерки. Несколько деревенских жителей собрались вокруг стола и ведут азартную игру. Хозяин с интересом следит за игрой и одновременно льстит пожилому толстому богатому купцу, который пожирает глазами красивую золотоволосую дочь скупого хозяина. Деревенские музыканты играют на волынках. Слуга без остановки наполняет пенящиеся кружки.

Молодой крестьянин, поклонник хозяйской дочери, неуклюже начинает танцевать с ней, но отец тут же останавливает их. Входят Фауст и Мефистофель. Хозяин бросается навстречу этим изысканным, богато одетым кавалерам.

Мефистофель одним быстрым взглядом оценивает всех и становится сзади богатого купца. Спокойная и веселая атмосфера мгновенно изменяется. В этих людях вспыхивает безумная жажда выиграть, победить.

Хозяйская дочь входит с напитками и, околдованная, замирает перед Фаустом. Ее поклонник начал играть на деньги, которые дал ему взаймы Мефистофель. Вдруг Мефистофель хватает скрипку и начинает играть. Деревенские мужчины и девицы открыто предаются любви, девушки больше не отвергают, а сами просят развратной ласки мужчин; а хозяйская дочь,