В расцвете рыцарства - Роберт Нельсон Стивенс

Разочарование овладело всеми, начиная с герцогской четы и кончая последним простолюдином. Во дворе воцарилось мертвое молчание, так что Слай не знал, что ему делать, предвидя, что дело добром не кончится. Вдруг сверху из одного окна послышался громкий голос, кричавший:

– Послушай, Виль Слай! Наверное, это роль Тибальта? Джиль Грове, вероятно, опять напился и поэтому не может играть ее?

Слай посмотрел в ту сторону, откуда раздавался этот голос, вся публика последовала его примеру, каждый старался увидеть говорившего.

– Да это ты, Гарри Мерриот! – воскликнул Слай. – Каким образом ты очутился здесь?

– Это неважно, – ответил Гель возбужденно, – однако я угадал причину, почему Джиль Грове не может играть сегодня?

– Да, конечно, но ты, Гель, можешь сыграть его роль? Ты ведь учил ее в Лондоне.

– Да, я однажды играл ее, когда Грове был тоже болен.

– В таком случае все уладится. – И, обращаясь к герцогу, Слай добавил: – Это один из наших актеров, бывший в отсутствии некоторое время. Вы полюбуетесь, глядя, как он умеет фехтовать. Спеши скорее сюда, Гель.

За занавеской из актерской уборной послышался взрыв аплодисментов: очевидно, там слышали слова Слая и одобрили их.

Лорд Туррингтон взглянул на Геля и ласково поманил его вниз рукой; молоденькая жена его теперь тоже улыбалась, предвкушая предстоящее ей удовольствие; глаза их были устремлены на Геля.

– К сожалению, я не могу уйти отсюда, – отвечал Гель, – я считаюсь пленником и нахожусь под арестом посланного королевы.

Улыбки сразу исчезли с лиц присутствующих. Барнет, увидев свой промах, невольно пожалел, что не вмешался в дело раньше.

– Пустяки! – крикнул Слай. – Ты не мог совершить ничего дурного.

– Я обвиняюсь в том, что способствовал бегству государственного изменника, – ответил Гель коротко.

Слай, видимо, удивился и не знал, что сказать. В толпе все еще царило молчание.

– Ну что же это такое? Ведь ты все же можешь играть, даже находясь под надзором.

– Мой пленник остается моим пленником, – заговорил вдруг Барнет. – Он арестован мною именем королевы, и этим же именем я приказываю ему оставаться там, где он есть.

Слай в нерешительности взглянул на молодого герцога, вся толпа тоже смотрела на него. Жена повернулась к нему с умоляющим видом, как бы не сомневаясь в том, что он все может, только бы захотел. Герцогу не хотелось показаться бессильным в ее глазах, и поэтому, обращаясь к Барнету, он сказал:

– Послушайте, разве не все равно, будет ли ваш пленник находиться рядом с вами или на сцене, откуда он никуда не может бежать? Пусть за ним следят там, вот и все.

Барнет хотел было возразить, но в это время в толпе поднялся такой шум, что он счел более благоразумным уступить и сказал во всеуслышание:

– Так как это общее желание, то, конечно, я должен его исполнить. Но я попрошу, чтобы мне было разрешено поставить своих людей на сцене и в уборной актеров, чтобы охранять моего пленника.

– Может быть, ваш пленник даст честное слово, что он не будет делать никаких попыток к бегству, – сказал герцог, глядя на Геля.

– Как угодно, – сказал Гель, – но я уверен, что этот человек, арестовавший меня, больше доверяет своим людям, чем моему честному слову.

– Да, конечно, – ответил Барнет угрюмо.

– В таком случае я этого слова не дам, – ответил Гель. – Можете ставить свою стражу где хотите.

Музыканты опять начали играть, и Барнет повел своего пленника на сцену. Там он расставил везде своих людей с пистолетами в руках. Гелю развязали руки, так как он не мог играть с завязанными руками. Барнет, осмотрев шпаги, убедился, что они недостаточно остры, чтобы можно было убить человека, он успокоился, тем более что знал, что, уступив общему желанию, приобрел этим и общее расположение и поэтому все присутствующие помогут ему следить за тем, чтобы пленник не ушел.

Друзья Геля окружили его со всех сторон и радостно приветствовали. Даже Бёрбедж как будто обрадовался встрече с ним. Шекспир выразил надежду, что дело Геля уладится и его выпустят опять на свободу. И только один Джиль Грове ничего не говорил, так как он лежал в углу уборной и спал непробудным сном пьяного человека.

Друзья Геля охотно расспросили бы его подробнее о всех происшествиях, которые повлекли за собой его арест, но он так радовался своей временной свободе, что не хотел теперь вступать в серьезные разговоры.

Музыка кончилась. Вышел на сцену один из актеров и на этот раз действительно сказал пролог. По окончании его один из пажей взял бумажку, на которой крупными буквами было написано «Улица в Вероне», и прицепил ее к занавесу. После этого на сцене появились сначала слуги Капулетти, потом слуги Монтекки, затем Бенволио и наконец сам Тибальт, и поднялась такая кутерьма, что людей Барнета чуть не уронили с платформы, заменявшей сцену.

Гель в это время думал не о своей роли, а об Анне и недоумевал, где она в настоящее время и ждет ли его, как всегда, лошадь, на которой он мог бы спастись от всех этих людей, зорко следивших за каждым его движением.

В продолжение всего второго действия, во время сцены на балконе, Гель все время сидел в актерской комнате под присмотром Гудсона, а Роджер Барнет наслаждался сценой между Ромео и Джульеттой. Наконец началось первое действие третьего акта, и Гель вышел на сцену, чтобы начать ссору, которая должна была привести к дуэли.

Он горячо начал наступать на Меркуцио, причем Бенволио тщетно старался отвлечь их внимание друг от друга; вошел Ромео, он отказался драться с Тибальтом, стараясь не обращать внимания на его резкие, вызывающие слова, тогда Меркуцио обнажил свою шпагу и вызвался драться с Тибальтом на дуэли. Тибальт принял вызов, и в воздухе сверкнули одновременно две рапиры. Ромео бросился разнимать дерущихся, приказывая в то же время Бенволио овладеть, если можно, обеими рапирами. Нечего и говорить, что подобное зрелище совершенно очаровало зрителей, которые присматривались ко всему затаив дыхание, недаром же Гель играл так естественно, недаром на сцене был Меркуцио, одна из самых интересных личностей этой пьесы, и наконец сам знаменитый Бёрбедж в роли Ромео – Бёрбедж, считавшийся тогда лучшим актером в мире. Роджер Барнет сидел как очарованный, не спуская глаз со сцены.

– Остановись, Тибальт! Остановись, Меркуцио! – кричал Ромео.

Но Меркуцио уже лежал на земле, а Тибальт бросился вон со своими сторонниками. Барнет слышал, как он крикнул что-то, видел, как он исчез за занавесом, но сейчас же забыл о нем, так как все внимание его было обращено на группу, оставшуюся еще на сцене.

Меркуцио, в объятиях Ромео, проклиная оба враждовавших между собою дома – Капулетти и Монтекки, – наконец тихо скончался на его руках.

Ромео с горечью констатировал его смерть и воскликнул:

– Тибальт жив и вернется сейчас обратно, а Меркуцио убит!