Былой Петербург: проза будней и поэзия праздника - Альбин Конечный

Петербурга. Будучи противником механистического изучения города как набора достопримечательностей, ученый рассматривал его как «целостный культурно-исторический организм», отмечая при этом, что «при разработке плана экскурсий требуется не только основательное знание истории и топографии города, но и хороший опыт переживания целостного образа, знакомство с „душой города“»[1357]. Иначе говоря, город или определенный памятник должен быть источником не только познания, но и эстетического впечатления, и нравственного переживания. Разработки Анциферова по организации и методике проведения экскурсий, к которым так редко обращаются экскурсоводы и музейные работники, не потеряли актуальности и в наше время.

В 1921 году вышел сборник «Об Александре Блоке», где было помещено исследование Анциферова «Непостижимый город (Петербург в поэзии А. Блока)». «Александр Блок, подобно Пушкину, был поэтом Петербурга, – писал ученый. – Оба они в значительной мере созданы городом Петра и вместе с тем создали, каждый по-своему, образ северной столицы. Без знакомства с ними мы многого не поймем в Петербурге, но без познания места его в их творчестве, без раскрытия образа нашего города в их поэзии многое останется неясным в их художественном наследии. Образ города имеет свою судьбу. Каждая эпоха порождает свое особое восприятие; смена эпох создает постоянно меняющийся – текучий образ города и вместе единый в чем-то основном, составляющем его сущность как органического целого»[1358]. Здесь Анциферов впервые сформулировал два аспекта темы «писатель и город»: выявление образа города в творчестве писателя или поэта и анализ отображения урбанистической среды в художественном тексте (от города к литературному памятнику). Эта статья положила начало изучению отраженного в художественном творчестве облика Петербурга.

Работа Анциферова о Блоке стала фрагментом монографии «Душа Петербурга», изданной в 1922 году издательством «Брокгауз-Ефрон», и итогом его градоведческих разысканий в семинариях Гревса и Экскурсионном институте.

Вслед за «Душой Петербурга» Анциферов выпускает монографии «Петербург Достоевского» (Пб., 1923) и «Быль и миф Петербурга» (Пб., 1924), написанные в форме историко-культурных экскурсий.

В «Петербурге Достоевского», в отличие от «Души Петербурга», образ города исследуется на материале одного писателя.

Монография «Быль и миф Петербурга», как пишет в предисловии автор, основана на двух типах экскурсий: культурно-исторической («Начало Петербурга») и литературной («Медный всадник»), и, соответственно, состоит из двух частей.

Анциферов придавал огромное значение топонимике – городской номенклатуре, по терминологии тогдашнего градоведения. «Городские названия – язык города, — писал он. – Они сообщают о всех областях его жизни. Они рассказывают о его росте, о его связях с другими городами, о его нуждах. В них живет память о прошлом»[1359]. Первоначальную задачу изучения города он видит в дешифровке его языка – городских названий, чего не было в предшествующей градоведческой литературе[1360].

Петербургской улице и отдельным районам города Анциферов посвятил несколько работ: «Наша улица (Опыт подхода к изучению города)»[1361], «Главная улица города»[1362], «Улица рынков (Садовая, ныне улица 3‐го Июля в Ленинграде): Краеведческий материал для экскурсии по социальному и экономическому быту»[1363], «Район морского порта (эпоха торгового капитализма): Экскурсия по Васильевскому острову (Стрелка и Тучкова набережная)»[1364]. Исследователь исходил из посылки: «…рассматривать улицу как элемент города, в котором могут отразиться все присущие ему черты. А через познание части мы придем к познанию целого»[1365]. Таким образом, Анциферов рассматривает улицу (район) как своеобразный микрокосм городского организма, в котором заключено прошлое, отражается настоящее и проглядывает будущее города. В работах «Наша улица» и «Главная улица города» дана программа комплексного изучения городских названий, а в статьях «Улица рынков» и «Район морского порта» ученый демонстрирует, как торговая функция Садовой улицы или портовая – Стрелки формируют специфическую социальную и топонимическую среду вокруг магистрали или внутри района.

Почти все «петербургские» труды автора содержат в себе одновременно экскурсы в историческое прошлое улицы или района, градоведческие рекомендации по их изучению и методические разработки для проведения экскурсий.

Не обошел своим вниманием Анциферов и окрестности города, где летом отдыхал и работал. Лето 1917 года он проводит с семьей в Царском Селе, в 1918 году живет на даче в Петергофе, в 1919–1920 годах работает с женой в интернате в Красной Славянке. В 1920 году, после рождения сына Сергея (Светика), Анциферовы получили на лето комнату в пустовавшем тогда Павловском дворце, при котором Николай Павлович вел в 1921 году семинарий по изучению Павловска. Особенно дорого ему было Царское (с 1918 года Детское) Село. Выше уже говорилось о том, что в лицейской церкви состоялось венчание Анциферова, а его экскурсии и семинарий по Царскому Селу пользовались особым успехом. В 1924 году, когда после рождения дочери Тани у Татьяны Николаевны возобновился туберкулезный процесс, Анциферовы оставили городскую квартиру на Малой Посадской и переехали в Детское Село. Первое время они жили в здании биологической станции, а вскоре получили квартиру в двухэтажном деревянном доме (сгорел во время войны вместе с библиотекой и архивом) по улице Революции (№ 14), недалеко от входа в Александровский парк. «Здесь, как и в Ленинграде на Малой Посадской, – вспоминает Георгий Штерн, – собиралось много народу, особенно по воскресеньям. Были тут и друзья, и ученики, и местные экскурсионные работники». Вполне закономерно появление книг Анциферова, посвященных Царскому Селу и пригородам: «Детское Село» (М.; Л., 1927), «Окрестности Ленинграда. Путеводитель» (М.; Л., 1927), «Пушкин в Царском Селе (Литературная прогулка по Детскому Селу)» (Л., 1929). Именно Николаю Павловичу удалось установить местонахождение «кельи» (как называл ее поэт) Пушкина в Лицее, где Анциферовы снимали комнату в 1921 году (Лицей стал музеем в 1949‐м).

Уже в середине 1920‐х историко-культурное направление в краеведении стало вытесняться производственным, ориентированным на изучение города и деревни только в соответствии с программой социалистического строительства. Ликвидация Петроградского Экскурсионного института означала официальное закрытие гуманитарного экскурсиеведения. Идеологическое наступление на традиционное краеведческое движение в городах и провинции закончилось его разгромом на рубеже 1930‐х годов. «Идеалистическое мракобесие, пропаганда религии – вот что отличает „научные“ исследование Гревса и его последователей»,– говорилось в одной из статей, где «буржуазные» краеведы-гуманитары обвинялись в «явно контрреволюционной трактовке исторического материала»[1366]. «Краеведение, – взывал автор другой статьи, – должно иметь и совершенно определенную классовую направленность, и определенный классовый состав работников»[1367]. Одновременно с проработкой в печати «вредителей-краеведов» начались их массовые аресты по всей стране.

Весной 1929 года Анциферов был арестован ГПУ по делу религиозного кружка «Воскресенье», которому инкриминировалось «воскресение старого режима», и отправлен на три года в Соловецкие лагеря особого назначения. В этом же году скончалась от туберкулеза Татьяна Николаевна. Из лагеря в 1930 году его привезли в Ленинград для нового следствия по делу Академии наук, и в частности Центрального бюро краеведения, обвиняемого в подпольной контрреволюционной деятельности. К прежнему сроку добавили два года, и Анциферов снова оказался в лагере в Медвежьей Горе на строительстве Беломорско-Балтийского канала[1368].

Осенью 1933 года, сразу после освобождения, Анциферов приехал в Детское Село повидаться с детьми, которые жили у сестры жены – Анны Николаевны. По совету друзей, опасавшихся нового ареста, в 1934 году он перебрался в Москву. В 1934–1935 годах Анциферов заведовал водным отделом Музея коммунального хозяйства (ныне Музей истории и реконструкции Москвы). В эти годы он женился на Софье Александровне Гарелиной, с которой был знаком по экскурсионной деятельности с начала 1920‐х. В 1936 году он начал работать в Литературном музее, но весной 1937 года был вновь арестован. Пройдя тюрьмы (Лубянку, Таганку, Бутырку), Анциферов получил восемь лет за «контрреволюционную деятельность» и был этапирован в Уссурийский лагерь. Английский историк Роберт Конквест в исследовании «Большой террор» отмечает, что в 1939 году главная волна арестов пошла на спад, часть заключенных была выпущена на свободу. Среди этих счастливцев оказался и Николай Павлович. «Дело мое прекращено, – сообщал он Георгию Штерну 17 декабря 1939 года, вскоре после приезда в Москву, – я возвращен жизни»[1369].

Необходимо отдать дань мужеству Владимира Дмитриевича Бонч-Бруевича, который не только