Обелиск на меридиане - Владимир Миронович Понизовский

ты?..» Они расстались, когда Василия Константиновича переводили из ДРВ в Ленинград, на корпус. Уже на новом месте Блюхер узнал о беспримерном сражении за Спасск, где была разгромлена «Земская рать» генерала Дитерихса — последняя белогвардейская армия на дальневосточной земле. То сражение предопределило освобождение всего южного Приморья. Среди особо отличившихся и представленных к награде был и Степан Сергеевич Вострецов, помощник начальника Второй Приамурской дивизии. Познакомились же они еще в боях против Колчака. Степан — из рабочих, кузнец, в старой армии дослужился до фельдфебеля. Блюхер давал ему рекомендацию в РКП в двадцатом году. Хоть Вострецов был года на два постарше, Василий Константинович считал его своим подопечным. Теперь, при встрече, потребовал: «Докладывай!» Степан — медведище, красавец, высоченный, широкоплечий, с великолепной командирской выправкой, ромб в петлице, шеренга орденов — гаркнул: «Командир двадцать седьмой Омской Краснознаменной имени итальянского пролетариата стрелковой дивизии!» «А на каком поле брани добыл четвертое Знамя? За Спасск тебе, помнится, третий орден дали». — «За Охотск получил. За экспедиционный поход против пепеляевцев».

Степан рассказал об экспедиции своего отряда на судах, затираемых льдами, из Владивостока к Охотскому побережью, о многосуточном марше через снежные сопки — и о самом последнем дальневосточном бое. «Поставил на гражданской войне последнюю точку? Что ж, молодцом, — крепко пожал ему руку Блюхер. — Хочешь снова вместе со мной служить?..»

Теперь Вострецов тоже ехал на Дальний Восток, чтобы принять под командование Восемнадцатый корпус.

В Особую Дальневосточную вошли два корпуса: отныне Вострецовский и Девятнадцатый, его командиром уже несколько лет был трижды краснознаменец Григорий Давыдович Хаханьян. Эти два корпуса состояли из пяти дивизий (назначение на Первую Тихоокеанскую получил Александр Иванович Черепанов, бывший старший советник в китайской группе Блюхера), двух кавбригад, отдельного бурят-монгольского национального кавдивизиона, нескольких других частей и подразделений. Перед отъездом Василий Константинович согласовал с Ворошиловым и Тухачевским, какие еще войска будут переброшены на Дальний Восток из центральных районов, получил обещание и на танковые подразделения, и на эскадрильи бомбовозов, истребителей и гидросамолетов. В подчинение ОДВА отныне входила и Дальневосточная военная речная флотилия.

Пока скорый одолевал долгие версты Урала и Сибири, в штабном вагоне шла работа: формировались управления армии. Альберт Янович Лапин, что ни час, теребил командарма, согласовывал штаты и персоналии штаба — оперативного отдела, организационно-мобилизационного, военных сообщений, разведывательного, особенно любезного ему отдела боевой подготовки… Уходил он — заявлялись артиллеристы, за ними — связисты, командиры из будущего управления начальника ВВС, врачи — из будущего военно-санитарного управления… Блюхер с первых же дней намеревался приступить к проектированию, а затем и возведению оборонительных сооружений и еще в Москве предусмотрел создание военно-инженерного управления.

Все вроде бы внове. А в то же время — знакомо. Вот когда из опыта прошлого он мог черпать знания для новой своей работы. Тем более что прошлое было не таким уж давним и вершилось почти в тех же краях — тогда Блюхер занимал посты военного министра и главнокомандующего Народно-революционной армией Дальневосточной республики. Но как разительно изменилось все за минувшие годы. И какие совершенно иные задачи ставит перед ним жизнь!..

Поезд сбавил ход. За окном вагона поплыли приземистые строения. На одном — полусмытое дождями название «Ольгохта».

Здравствуй, Ольгохта… Будто лицо знакомого человека. Здравствуй!.. Доброе лицо это никакие превратности судьбы не сотрут из памяти…

Как раз Ольгохту, неприметный полустанок на Великом Сибирском пути, выбрал Блюхер как плацдарм для решающего наступления на белогвардейцев в феврале двадцать второго года. А вон и она, сопка Июнь-Корань, последний подступ к Волочаевке, для беляков — «дальневосточному Вердену», для него — «второму Перекопу». Как сказал тот краском-пограничник на рейде бухты Золотой Рог? «С вами в болота вмерзал…» Да, здесь он померялся силами с армией Молчанова… Белогвардейцы после захвата Хабаровска усиленно укрепляли район Волочаевки, готовя его как базу для будущего летнего наступления в Забайкалье и Восточную Сибирь. Для Блюхера же Волочаевка должна была стать ключом к Хабаровску и всему Приморью. Белый генерал сосредоточил под Волочаевкой отборные офицерские полки. На два десятка верст, от Тунгуски до Амура, протянул окопы с блиндажами и ходами сообщений. Опоясал позиции восемью рядами проволочных заграждений, а за ними, перед самими окопами, приказал соорудить вал из мешков с песком, покрытых снегом и облитых водой. На сорокаградусном морозе вал превратился в ледяную гору. За валом — пулеметы, артиллерийские батареи, бронепоезда. В ближайшем тылу — натопленные избы. Центром укреплений белогвардейцев была сопка Июнь-Корань. Перед нею на десятки верст — безлесая снежная равнина, где каждый кустик взят на прицел. Они, народармейцы, были в этой долине. Одежда — тряпье. Ноги грели в соломенных мешках. Один-единственный танк с глохнущим на морозе мотором, один бронепоезд… «Невозможно! — доказывали штабные военспецы, — Полки вымерзнут на подступах к Волочаевке!» «Можно и должно, — настоял он. — Каждый потерянный день играет на руку белым. Бой будет трудным. Но он будет решающим».

Разве он не щадил своих бойцов?.. Нет, каждый раз, давая директиву на операцию или готовя солдат к грядущим сражениям, он всегда хотел увидеть конечной целью мир. И делал все возможное, чтобы отвратить жертвы войны. Вот и накануне волочаевского боя он направил Молчанову письмо: «Я — солдат революции и хочу говорить с вами, прежде чем начать последний разговор на языке пушек. Какое солнце вы предпочитаете видеть на Дальнем Востоке: то ли, которое красуется на японском флаге, или восходящее солнце новой русской государственности, начинающее согревать нашу родную землю после дней очищающей революционной грозы?.. Какая участь вам более нравится — участь Колчака, Врангеля, Унгерна или жребий честного гражданина своей революционной Родины?.. На этих сопках и без того много могил. В случае продолжения-борьбы одна из них будет вашей… Драгоценная кровь русского народа заставляет меня обратиться к вам с последним словом…» Письмо это было написано им за несколько часов до волочаевского боя и отправлено в штаб Молчанова с отпущенным пленным. Генерал не пожелал ответить. Бой продолжался трое суток. Завершился он рукопашной. Противник был опрокинут, и Волочаевка взята. По масштабам своим, по количеству соперничавших войск бой под Волочаевкой, конечно же, нельзя было сравнить со сражением за Перекоп. Но Василия Константиновича, уже столько повидавшего за гражданскую войну, потрясли стойкость и мужество народармейцев: с куском замерзшего хлеба в кармане, под ураганным артиллерийским и пулеметным огнем они грудью прорывали проволочные заграждения. Все они глядели в лицо смерти, и все были героями. И сколько их полегло в том бою, одном из последних боев за освобождение Республики… Даже белогвардейский полковник Аргунов, возводивший волочаевские укрепления, а затем командовавший офицерскими частями, оборонявшими «дальневосточный Верден», признал: «Всем красным, бравшим Волочаевку, я бы дал по Георгиевскому кресту»… Как настойчиво