Последние стражи Аарона - Мирослава Драгович

никак мог предугадать, что девушка узнает сады Королевы по одному лишь аромату вечноцветущих северных роз.

— Я была здесь! Совсем малышкой, — проговорила Анна, перейдя вдруг на счастливый щебет, но быстро осеклась. — Разве этот сад не умер?

Ивэн осмотрел его вновь, будто мог успеть скрыть последние недочеты. Сад был совсем диким, когда он увидел его впервые, но и тогда им можно было любоваться. Заброшенный и пустой он представал символом быстротечности времени, но теперь же выглядел совсем иначе. Ивэну нравилось думать, что таким же этот сад видел его отец, разбивший его для королевы Ульвхильды.

Ничего не ответив Анне, он осторожно стянул повязку с ее глаз. Яркий свет, падающий сквозь залатанный стеклянный купол, ослепил ее лишь на мгновение, потом она открыла от изумления рот. Не давая девушке опомниться, Ивэн стиснул ее ладонь в своей руке, что вышло отчего-то так естественно, будто он проделывал это не впервые.

— Просто продолжай идти за мной, — попросил он Анну, онемевшую от охватившего ее восторга.

Ивэн наслаждался произведенным впечатлением, даже превысившим его ожидания. Но во всей картине ожившего сада, не хватало самого главного — он весь был испещрен канальцами и незамысловатыми фонтанами, но пока они пустовали. Ивэн задумал, что это легко исправит Анна, и оказался прав. У маленького озерца, наполненного подземными водами, он объяснил ей, как устроен механизм, способный наполнить сад журчанием, струями и брызгами, но девушка не стала отпирать затор. Вместо этого впервые решилась явить свою магию на глазах юноши — легко и непринужденно с поверхности озерца поднялся ручеек, перемахнувший через мешавшую ему заслонку. Он побежал по канальцам, а следом — и сама Анна.

Ивэн опасался, что девушка не любила свой дар и, была бы ее воля, легко отдала бы его, выменяв на способности даже самого незадачливого чародея-лекаря. Но, увидев ее магию, даже всего лишь на мгновение, он понял, что ошибался — она была к лицу будущей королеве Дагмера. Она была самой водой, несущей в себе жизнь, еще не рекой, но уже горным непредсказуемым ручейком.

Ивэн побрел следом за Анной улыбаясь, и зная, что непременно отыщет ее у одного и фонтанов. Он смотрел по сторонам, убеждаясь, что каждая тропинка сада избавлена от бурной травы, кустам роз возвращен сдержанный и благородный вид, искусно вырезанные барельефы высвобождены от мха, захватившего их со временем.

Он нашел Анну на бортике одного из фонтанов, в чаше которого плавали розоватые кувшинки. Девушка наклонилась к одному из цветков, но не сорвала, а лишь легонько погладила лепестки. Заметив Ивэна, она смущенно отдернула руку.

— Даже в моих воспоминаниях этот сад не настолько красив, — призналась Анна, проводя кончиками пальцев по глади воды.

— Ты ведь слышала, что мой отец разбил его для королевы Ульвхильды? Говорят, что любил он лишь ее одну, — вкрадчиво проговорил Ивэн, присаживаясь рядом с ней. — Я решил, что этот сад должен ожить для моей королевы. И, знаешь, он ведь оказался ей к лицу так, как я представить не смог бы.

— Так значит, скоро у Дагмера появится новая королева, — голос Анны был насквозь пропитан задумчивостью.

Ивэн принялся вглядываться в нее, ждать, что она взглянет ему в глаза, но молчание, которым она одарила его, становилось нестерпимо холодным.

— И ты не хочешь узнать, кто же она? — тихо спросил он.

Капельки воды одна за другой медленно соскользнули с пальцев девушки.

— Анна… — Ивэн протянул руку, желая дотронуться до ее плеча.

Она вздрогнула и закрыла лицо руками.

Ивэн ждал, что она догадается обо всем. Прозорливый ум и мягкое сердце должны были подсказать ей все, о чем он помышлял. Но он ошибся и увидел, что Анне вдруг стало больно. Он ранил ее своей игрой и тотчас проклял себя за это.

— Я хочу, чтобы королевой Дагмера стала ты! — поспешно выпалил он, сокрушаясь, что ему не повернуть время вспять даже на одно мгновение. Только одно — ему бы хватило!

Видела ли Анна себя рядом с ним во сне, в мечтах, в полузабытии? Могла ли надеяться, что он пожелает видеть своей королевой именно ее, а не богатую заморскую принцессу? Ивэн никогда не спрашивал прежде. Теперь же он порывисто обнял ее, явственно осознав, что не будет отвергнут.

— Я не мыслю иной, кроме тебя, — прошептал он, почувствовав, как ее голова легла на его плечо.

Он поцеловал ее послушные светлые волосы, переливчатый блеск которых завораживал его вернее, чем драгоценные камни из неведомых глубин.

— Я знала, что так будет, как только ты переступил порог моего дома весь в песке и крови, — тихо призналась девушка. — Я радовалась тому дню, когда увидела, что отец полюбил тебя. Но разве он позволит мне…

Она обняла Ивэна, оказавшись не в силах озвучить свое будущее, которое все казалась таким невообразимым, призрачным как утренний туман. Он же, ощутив вдруг неведомый прежде покой, думал, что этим объятиям больше не суждено разомкнуться — он готов был прожить так всю жизнь, состариться и умереть, чувствуя ее голову на своем плече. Просто небо видело все: их судьбы переплелись крепко — не разорвать. Не перед всеми людьми, Советом и Священным караулом на Храмовом холме, а перед розами Дагмера в Королевском саду.

Зал Совета. Королевский дворец, Дагмер

В Совете обсуждали благую весть — появление гильдий в городе пошло ему на пользу. Ивэну в пору было гордиться успехом дела, стоившего немалых сил, но он знал, что эта победа была слишком простой в сравнении с той, что ему предстояло одержать.

Он подбирал верные слова, продумывал каждый жест, внимательно вглядываясь в лицо Стейна Локхарта. Тот, чрезвычайно сдержанный в Совете, не мог скрыть своего величайшего удовлетворения — как бы сильно не отягощала его власть, он никогда не забывал о ремесле, которому обучил его отец. Он радовался за мастеровых, стоящих у наковален чаще, чем он — их жизнь стала проще с появлением общей цели, и бросал на Ивэна одобрительные взгляды.

— Ваше Величество, позволю заметить, вы необычайно молчаливы в этот день, — заметил хранитель городской казны, собирая со стола свои записи. — Разве я не принес вам повод для радости?

У его плеча блестела фибула, сколовшая плащ из черной переливчатой ткани — серебряная змея с мелкими глазами-изумрудами добротной, чрезвычайно искусной работы мастера. Она неизменно вызывала тревогу, навевая мысли о последнем отпрыске рода, носившего на своем гербе змею. Казначей никогда не произносил вслух имя внука, но того и не требовалось — Ивэн и без того верил ему меньше, чем прочим.

— Я искренне рад, —