Спать и верить. Блокадный роман - Андрей Тургенев

Вон в Рубинштейна, напротив «слезы социализма» прорвало трубу, мужика потоком сшибло, так и умер в потоке, и в нем же замерз. Лежит теперь подо льдом, как мамонт, сверху люди ходят-скользят. Красота неземная. Вот бы над ним спеть… пару арий.

Или это великан может лежать в глыбе льда, пока его девушка не поцелует!

А сцену битвы героев в конце? Марсово поле подходит, а Замок — Михайловский? Неплохо, он такой мрачноватенький, еще бы со всех сторон каналами обвить. Или на Неве во льду битву, а Замок — Петропавловка? Она убогая какая-то.

На Невском неплохо битву, чтобы герои по нему, как мушкетеры на дуэли, взад-вперед, как челнок! Только герои нужны — пятиметровые!

Сверху косились на странного гражданина. Максим еще в боксерских перчатках последние дни ходил: давно купил за хлеб у одного изобретателя, висели без дела, а тут решил носить. Удобно, если недалеко пошел: мягкие, можно на ходу одной об другую постукивать, приятно! Стук-стук! Белые с черным перчатки. Стук-стук! Если далеко идти, тогда неудобно, в карман их не пропихнешь.

Патрикеевна совсем не солоно нахлебалась по переулкам, обшарила пять трупов, два часа угрохала и сколько нервов, а всех выводов: коробок спичек да 50 все менее нужных рублей. Возвращалась недовольная. Подходя к дому, закручинилась резко брюхом. Это вчерашний вечерний шрот! Патрикеевна эрзац-гадости не ела почти, могла пока позволять себе пищу небогатую, но людскую, а тут шрот так уж сверхвыгодно по случаю выменялся, что подумала — ну разок-другой, для экономии нормальных продуктов… Все же его едят… Поужинала вчера. Ну и наэкономила! — завертело брюхо как в буране еще вчера же. И теперь вот: просто невмоготу.

Нырнула в развалины, кое как, чертыхаясь, справилась.

И, уходя, заприметила внутри развалин движение, схоронилась бочком. Хотела драпать, а голос — знакомый! Решила понаблюдать втихаря.

Глубоко внутри развалин, прячась с глаз, эвакуированная Петрова беседовала с толстым чудищем, похожим на мягкую игрушку, в папахе до бровей и шарфе намотанном почти тоже до бровей, только снизу. Можно было бы подумать, что скрывается, но должен же понимать что с такой фигурой не скроешься. Этакий стереозавр из «Детского мира». Сытый как чорт. Лиза тут же, стояла тихо, в варежках, потому палец не сосала. Без куклы. Не взяла куклу с собой, теперь переживала: как Зоя дома одна?

— А на вот тебе конфетку, — проговорило чудище и всучило Лизе конфетку.

Лиза взяла.

— Скажи спасибо! — прикрикнула Петрова.

Лиза что-то тихо молвила, не иначе спасибо.

— Худенькая, что леска для удочки, — заметил толстое чудище.

— Так время-то какое, барин!

— Какой я тебе барин, уволь, — поморщился толстое. — Нету бар-то, али запамятовала? Бери вот сверток, подкорми девочку-то.

— Подкормлю, барин, как есть подкормлю, — закла-нялась эвакуированная Петрова.

— Да смотри… того! — девочку подкорми, не перепутай! А то сама слопаешь… Знаю я вашу психологию!

— Что же я, без понятий… Подкормлю непременно!

Патрикеевна задумчиво почесала правую бровь. Дело запахло керосином. Похоже, пора вмешаться.

Легенду о жавороноках Александр Павлович перед смертью Вареньке рассказал такую. Что жил да был человек, который прихватывал жаворонока, усаживал его в клетку и накрывал черными платком. Жаворонок без освещения — что шурале во пню. Тоскует и дохнет, и не может ни малейшего спеть. Зачем так поступал тот человек, не выяснилось. Просто он был больной и нездоровый человек. Он мучал жавороноков и находил в этом какое-то свое злодейское успокоение, свой индивидуальный садизм. Возможно, тем самым он тешил себя, что способен держать в клетке саму свободу.

Но жизнь переменилась. Теперь этот человек сам сел в клетку, а жавороноки летали над ним. И вот они узнали, что под ними в клетке располагается человек, замучавший до горькой смерти не менее двух дюжин великолепных жавороноков в расцвете крыльев. И они не нашли к нему снисхождения. Да, они были божьими птахами, но к подлому человеку такого снисхождения не нашли.

Они подлетали к этому мракобесу и клевали его через клетку, насколько клюва хватало. Клюв у жаворонока незначительный, особо не хватало, но их было много, и они заклевали злодея до самой смерти.

Вот такую Александр Павлович рассказал напоследок легенду, а Варенька, если честно, поняла лишь, что легенда трагическая, но совершенно не вдумалась в ее содержательный смысл.

Репетиция на поваре предполагалась элементарная: взрезать с кишками, как кролика либо петуха. Не ловкости тренировка, а скорее боевого духа поддержка. Повар несколько раз в день выходил курить, оно же воздухом дышать, к Неве, из парадного крыльца. И точно выходил в половине первого, перед приготовкой обеда, потому что после половины первого был плотно занят два с лишним часа. У крыльца торчал часовой. Максим часового предполагал просто к себе вызвать, чтобы под ногами у бригады не путался. Бригада пришла, глянула, плечами пожала: ну взрежем завтра, можно и сегодня, все равно неинтересно. Максим решил усложнить задачу: Глоссолал с Зиной отвлекают часового, а Ким перочинит у речки повара. Но ни усложнений, ни упрощений не понадобилось: повара в ЭЛДЭУ в решающий день не оказалось.

— Уволился, — огорошил директор.

— То есть как?

— Вчера вечером. По звонку чина с Литейного, от вас, стало быть. Разрешено экстренное увольнение.

— И что же за чин? — закипал Максим.

— А я… эээ… Вера Степановна звонок приняла, главный бухгалтер.

— Так подать сюда Веру Степановну!

— Так она это, Максим Александрович…

— Умерла, сейчас скажете, — саркастически предположил Максим.

— Так точно. Разбомбило ее ночью.

Что за фокусник повар? Профессора К. он в тот раз придушил, допустим, но не мог же он Веру Степановну разбомбить!

Сгруппировав под Москвой, советские войска так вломили немецким, что те покатились назад с той же скоростью, с которой наступали в начале войны, усеивая поля костями, головами и прочими запчастями.

Самарканд сработал, подумал Киров.

— Книги, доча, меня раздражают, ой раздража-ают!

— Книги, мамушка? Нет-нет! Как же так?!

— Я как проснусь, как от стены повернусь: все везде хаос, и дрова-то у нас вперемешку, и пальто ты вчера повесить с усталости не ухитрилась, застряло прям на полу, и окурки кругом…

— У нас нет окурков, мама, откуда?! Мы не курим!

— А вот пахнет окурком. Оттуда.