Бабы строем не воюют - Елена Кузнецова

– Погоди, дядька Филимон! – вмешалась Анна. – Если без обид, так и ты не сердись. Мы тоже много чего о мужах поведать можем, да разговор у нас сейчас не о том. У меня тоже есть что возразить. Не бойся, не от чувств, а по делу.

– Ну если по делу, так давай.

– Первое… – Боярыня помолчала, подбирая слова. – Как-то мы позабыли, что девицы-то чаще не по своему выбору замуж идут, а по родительскому.

– Не позабыли! – Филимон досадливо поморщился. – Разговор у нас все-таки не о замужестве, а о подборе наставниц. Вот об этом-то вы, бабоньки, как раз и позабыли.

«Ну да, можно подумать, на мужей да бабьи войны за них мы с Ариной сами разговор повернули…»

– Я все, что перед этим сказал, именно к этому и вел: какие нашим девицам нужны наставницы, памятуя о разнице между воспитанием отроков и отроковиц. Ну а свадьба по сговору родителей, раз уж к слову пришлось… бывает, и хреново кончается. Но это ежели родители дураки или упрямцы. А у умных по большей части все хорошо получается, да и склонность молодых друг к другу для умных родителей – не пустой звук. Ладно, отвлеклись мы. Ты, я чую, еще чего-то возразить хотела?

«Ага, МЫ отвлеклись, как же…»

– Хотела, дядька Филимон. На мой взгляд, как-то ты не так сравниваешь лучших мужей и лучших баб…

– Я сказал, что лучших баб не бывает! Что они…

– Погоди, не перебивай!

Анна прикрикнула, даже чуть по столу ладонью не шлепнула, и лишь потом спохватилась – негоже на старика голос повышать, даже и боярыне. Но Филимон ободряюще улыбнулся: продолжай, мол, не стану перебивать.

– Так вот, неверно! – продолжила Анна. – Баб-то ты оцениваешь по привлекательности и по делам домашним, хозяйственным, а мужей по тем, которые вне дома, что ли… не знаю, как правильно сказать. Но мужи-то и в доме тоже живут, той же обыденной жизнью, делами хозяйственными занимаются. Да и… – вот тут Анне пришлось сделать над собой усилие, христианское воспитание словно за подол хватало, – и мужей их мужская привлекательность тоже ведь заботит. Разве нет мужей, даже и зрелых, что, может, не так, как жены, но все равно… наряжаются, прихорашиваются и по сторонам поглядывают: видят ли, как он хорош собой. Неужто и промеж мужей идет та же война, что и промеж баб?

– Не-а! – Филимон разулыбался, будто Анна рассказала что-то веселое. – Нет промеж мужей такой войны. Но сначала давай-ка о сравнении. Значит, лучший в доме и лучший вне дома… ишь ты, как повернула! Тут дело в том, для кого какая стезя главная. Для бабы все самое главное в жизни внутри дома или усадьбы…

«Дом, дети, род… Да, это самое важное! А если муж непутящий достался или погиб, то женщина на детях и роде замыкается. Они – главное, а не другие мужи, пусть и самые распрекрасные…»

– …Снаружи она что-то творит лишь по необходимости. Когда в поле работает или на огороде – это тоже, почитай, продолжение дома. А почему? А потому, что главная жизненная стезя женщины – продолжение рода и благополучие вокруг домашнего очага. Там и воюет. И из этого круга только в двух случаях выходит: если ей чего-то внутри не хватает или извне внутреннему благополучию грозит какая-то опасность.

«Чего-то внутри не хватает»? Получается, что может, МОЖЕТ чего-то не хватать женщине, даже если у нее в доме все благополучно! Ты и сам, дядька Филимон, не замечаешь, что проговариваешься… да и не понимаешь этого, скорее всего. Тебе как бывшему ратнику проще опять на войну свернуть. А я еще обдумаю твои слова, потом, на досуге…

Однако ж Арина-то и впрямь за оружие взялась по необходимости, когда беда пришла…»

– Стезя же мужская – защитник и кормилец… – Филимон замолчал и поджал губы, словно вспомнил о чем-то очень неприятном.

«Господи, защитник и кормилец… Он же калека согбенный, с клюкой не расстается, его самого защищать и кормить… Семерых вырастил, есть ведь кому о нем позаботиться… а все равно переживает. Не в том ли все и дело? Потому и рассуждал, наверное, про стезю мужескую и женскую. Он же со своей стези рано сошел, хоть и успел многое, но, видно, мучает его это до сих пор – еще бы хоть десяток лет! Вон Корней и без ноги – воин… Поди, мужам-то это так же горько, как бабе в расцвете сил бесплодной вдруг остаться…»

– М-да, защитник и кормилец. А это, бабоньки, все вне дома. И зря ты, Анюта… Невнимательно слушала, выходит. Я же не только о воинах говорил, а и обозников с ремесленниками помянул. Могу еще и смердов к сему добавить. Всякий муж главное свое дело вне дома творит: воюет, землю пашет, железо кует, иное прочее. А в доме… в доме он сил набирается да опору себе чувствует. Потому и сравнение мое по главной жизненной стезе. Поняли, я думаю?

А теперь – о мужской привлекательности. Хе-хе… Есть она, чего уж там! Вот только смысл в мужских нарядах да украшениях не такой, как у баб. Вы, милые, когда-нибудь задумывались… или, может, разговоры слыхали о том, зачем воины доспех украшают? Прочности это броне не добавляет, а опасности больше: внимание ворогов на себя привлекаешь, подзадориваешь их убить тебя, чтобы красивый доспех себе взять. Как? Слыхали? Задумывались?

«Ну да, Спиридон – и доспех! Даже и не смешно! А когда Корней перед начищенным блюдом остатки волос расчесывает – это как? А если Глеб волосы и бороду маслом мажет, чтоб блестели?»

– Фома… муж мой покойный покрасоваться любил и за собой следил, хоть не как баба или девка, конечно, но все же… Но то дома, а в поездку коли собирались, так напоказ достаток не выставлял. А свекор-батюшка говорил, что пустая похвальба это: самому на опасность напрашиваться – Бога гневить.

– Угу. – Филимон покивал. – Он ведь у тебя купцом был? А у тебя, Анюта, батюшка тоже купец, да и брат.

– Ну у нас с Никифором родители строгость блюли, яркость в одежде почитали пустой суетой и грехом гордыни. А ты к чему это?

– Сейчас поймете. Украшенным доспехом он на себя наиболее сильных воинов вызывает и тем самым помогает более слабым или менее искусным товарищам. А не в бою… в обыденной жизни… Ну и перед женами-девицами платьем ярким покрасоваться… не без того, конечно, но главное – вызов. Недаром же к ярко одетым мужам чаще со всякими шуточками да подколками обращаются. И надо уметь ответить, и надо быть готовым к тому, что шуточки запросто в мордобой перейдут. А ежели не готов, так и нечего выряжаться.

«Нечего, конечно. Ходит такой гоголем, потом ему рожу начистят, нос раскровянят – кому тот наряд стирать да чинить? Бабам, вестимо. Да коли так рассуждать, то нам и вовсе невместно наряжаться – сиди себе несушкой на яйцах да не высовывайся!

Да что ж это за совет такой? Когда мы до обучения девок-то дойдем? Ай, да что уж теперь, дослушаем. Нам не привыкать, а ему в уважение. Все равно рано или поздно дело-то скажет…»

– И все-таки, – Арина отвлекла внимание Филимона от Анны, – бывает же, что наряжаешься не для кого-то, а для себя самой, чтобы увереннее себя чувствовать, что ли, чтобы… ну не хуже других…