Длиной в неизвестность - Вокари Ли

обычным, нормальным, человеком. Будто между ними не было расстояния, времени, разлуки и смерти, смотрящей на пространство пустотой глазниц.

Юмэ так и вёл его по зелёному полю, не говорил ни слова, позволяя услышать журчание ручья и пение редких птиц.

Больше всего Тору боялся, что в этот момент Юру разбудят и Дримленд исчезнет вместе с Юмэ и дорогими сердцу воспоминаниями. Он боялся упустить момент, которого ждал многие годы, находясь в плену счастливого прошлого.

Тору до конца не мог проверить в то, что сейчас Дримленд был настоящим, что Юра так легко исполнил его самое заветное желание. Чудо новогодней ночи, наконец, начало сбываться. Лучший год. Самый лучший в его жизни, несмотря на боль и пережитые невзгоды.

Юмэ остановился, обошёл сзади и плотно закрыл его глаза тёплыми ладонями. Тору рефлекторно вздрогнул и попытался убрать руки от лица — отсутствие возможности видеть заставляло думать, что мимолётное счастье осталось позади и он вот-вот вернётся в духоту московской квартиры. Тору вцепился в пальцы Юмэ и потянул вниз. Тот позволил свету скользнуть под ладони, давая привыкнуть к темноте.

— Доверяешь?

— Всегда, — кивнул Тору, опустив руки и глубоко вдохнув.

— Я всё контролирую. Не Бойся.

Юра не раз доверял ему. Юмэ доверял ему. И он доверял в ответ.

Они шли медленно — под босыми ногами шуршала трава и проминалась податливая земля. Вскоре Тору осмелился и зашагал увереннее — Юмэ осторожно направлял его в нужную сторону, позволяя задавать удобный темп. Где-то внутри себя Тору почувствовал импульс открыть глаза. Он тяжело сглотнул, боясь в очередной раз всё испортить.

— Рано, — Юмэ заметил его волнение и поспешил успокоить, — но почти пришли. Я скажу, когда можно.

Тору готов был послушаться и поддаться. Сейчас он чувствовал себя особенно беззащитным и уязвимым — его движения, настроение и желания направлялись и тонко воспринимались другим человеком. В этом было что-то по-своему прекрасное: отпустить контроль, к которому он был так привязан в реальности, и позволить порыву вести себя в известном, но всё равно таинственном направлении. Тору был почти лишён одного из органов чувств, поэтому принятие, с которым он и раньше подходил к Юмэ, ощущалось совсем иначе. По-новому и удивительно приятно. Он как никогда понимал, что испытывал Юра, впервые решившись ему довериться. Ему в самом деле было страшно. И в самом деле хорошо.

— Волнуешься, — заметил Юмэ, — понимаю. Но так даже интереснее. Ты уже насмотрелся, теперь почувствуй всё кожей. Трава ноги щекочет. А ветер треплет футболку и волосы.

Тору коротко кивнул и попытался расслабиться.

— Кстати, — добавил Юмэ, — помимо того, что тут нет всяких жуков и острых камней, тут ещё и боли не чувствуешь. Вернее, чувствуешь, но можно отключить, если в реальности при этом не больно. Но тут и твоё подсознание должно поработать. Здесь даже лучше, на самом деле. Пришли, — он плавно опустил руки, позволяя глазам медленно привыкнуть к нарастающей яркости.

— О Ками-сама, — выдохнул Тору, смотря на возвышающийся над ним дом, — Боже…

Воспоминания нахлынули волной и погрузили его в глубину беззаботных и счастливых лет. Всё тот же сад. Всё тот же дом. На стенах по-прежнему висели его картины. В воздухе до сих пор пахло прошлым. Далёким и светлым прошлым, в котором не было места прощаниям, разочарованиям и отчаянию. Только голубое небо, зелёная трава, колышущий занавески ветер и с упоением рассказывающий об устройстве Дримленда Юмэ. Уже без стекла. Смог бы Тору, ложась спать в одну из обыкновенных токийских ночей, поверить, что когда-нибудь сбудутся все его желания?

Он бегом поднялся на второй этаж и с разбега прыгнул в объятия мягкой постели. Если Юмэ действительно контролировал здесь каждый листочек и каждую щепочку скрипящего пола, то Тору готов был расцеловать его в благодарность за возвращённую беззаботность детства.

— Вечером к обрыву? — Юмэ остановился в дверном проёме и с улыбкой смотрел на его ликование.

— Хоть на край земли, — ответил Тору, оборачиваясь в воздушное одеяло. — Боже, Юмэ, это невероятно!

— Юра.

— Что?

— Назови меня по имени, — попросил Юмэ, подойдя ближе.

— Тебе не нравится? — удивился Тору. В Дримленде называть Юру «Юмэ» было гораздо привычнее.

— Назови, — настоял Юмэ, садясь рядом.

— Юра, — согласился Тору. — Спасибо, Юр. Правда. Я не знаю, я… Я думал об этом почти всё время, но точно каждый день. И каждую ночь, — он заметил на себе вопросительный взгляд, — почти каждую ночь я надеялся снова здесь оказаться. Я думал, что ты забыл про меня! Я даже когда-то подумал, что ты умер! Или что для тебя наше прошлое совсем ничего не значит. А ты вот как, оказывается. Если ты не сказал сразу, значит, были причины, да?

— Были, — кивнул Юра, — какой ты догадливый.

Тору наивно ждал объяснений, но вместо этого Юра лёг рядом и пристально на него посмотрел — и взгляд бросил такой же, как в аэропорту. Без сожалений.

Тору доверился этому взгляду, как доверился рукам и внутренней силе. Здесь, в созданном ими доме, не было ни страха, ни боли, ни мучений выбора. Тору отдавал себя этому ощущению без остатка, отдавал так, что не оставалось места для недосказанности и незавершённости. Без сожалений.

Счастливые и разморённые жаром солнца, они лежали в кровати до наступления вечера. Солнце розовело, краснело, наливалось смущением и страстью, а после, истощённое долгим и ярким свечением, темнело и медленно падало за горизонт.

— А ведь когда-то, помню, ты боялся лежать со мной в кровати даже через стекло.

— Какой-то символ непринятия, — задумался Тору, — стекло это твоё.

— Наше стекло, — исправил Юра, — теперь мы всё приняли, наверное?

Улыбнувшись, Тору кивнул.

Каждый думал о чём-то своём, а может, не думал вовсе. До окончания ночи оставалось, по ощущениям, всего несколько часов. Тех же часов, что ещё вчера проходили в одиночестве и тоске. Какой удивительной была жизнь! Тору боялся не успеть насладиться совместным временем и цеплялся за каждое мгновение так, будто оно было последним. Будто он в самом деле видел Юру в последний раз.

И даже понимая, насколько глупыми были лезущие в голову мысли, он не мог им противиться. Находящийся на грани эйфории Тору всё равно проигрывал взбунтовавшемуся сознанию. И вновь ни о чём не жалел. Это сознание, непослушное и возбуждённое, порывистое и гибкое, позволило ему быть здесь и своими глазами видеть ожившую сказку.

Небо рассыпало звёзды по ткани потемневшего платья и обнажило серебрящийся диск луны.

Тору и Юра спустились вниз — стоять на ногах после часов, проведённых в кровати, было тяжелее обычного. В голове до сих пор слышались отголоски тёплого