Длиной в неизвестность - Вокари Ли

разговора, а на волосах ощущались прикосновения перебирающих их пальцев.

Юра взял велосипеды. Всё те же велосипеды, что и много лет назад, с по-прежнему низкими сиденьями и рамами. Тору некоторое время смотрел на простенький механизм и задумчиво поглаживал руль.

— Я, наверное, скажу это сейчас, — Юра ловко запрыгнул на велосипед и закрутил педали так быстро, что Тору едва удавалось расслышать его из-за стремительно увеличивающегося расстояния. Он боялся, что Юра, подобно солнцу, исчезнет за горизонтом и никогда не вернётся в покинутый временем Дримленд.

— Будь готов к тому, что видишь Дримленд в последний раз.

Его слова прошлись по спине мурашками и вошли под ребро острием ножа. Тору ускорился, крутя педали настолько быстро, насколько позволяли силы. Он пытался угнаться за неуловимым и понимал, что сейчас, в тишине уснувшей природы и тускнеющем лунном свете, не успевал.

— А если солнце зашло, то у нас не больше двух часов, — крикнул Юра. Его голос рассёк тишину, навсегда впитавшись в вечную землю.

Тору не замечал перед собой пейзажа, не замечал пространства, которому несколько часов назад горячо клялся в любви и верности — он видел лишь светлую макушку, к которой мчался, едва собирая силы.

Два часа. Поезд, аэропорт, пять часов до заветного сообщения. Всё повторялось, события делали петлю и возвращались к истоку: он снова здесь, в Дримленде, ехал к обрыву, с которого начиналась новая жизнь. Рядом с Юмэ. Нет. Рядом с Юрой. И без стекла, делящего их миры на два.

Теперь мир был один, общий и одинаково близкий. Если бы он мог догнать его, если бы…

Шумящий ручей, камни и размывшаяся водой земля, пристальный взгляд луны, смеющиеся звёзды и плачущее из-под земли солнце — пейзажи сменяли друг друга, Тору узнавал в них совсем юного и наивного себя.

Он рисует невнятные образы. Видит первые сны.

Видит Юмэ. Видит Танаку Иори. Видит Ойкаву Юити и Мисаки Рин. Теряет Танаку Иори. Теряет Юмэ.

Теряет любящего отца. Встречает Юру. Все прошлые потери меркнут в свете его сердца. Вновь обретает Юмэ.

Аэропорт. Сны. Теряет Юру. Река и чёрная глубина.

Тору вздрогнул, поэтапно увидев свою жизнь в затенённой зелени вечного лета. Она показалась ему такой же незначительной и жалкой, как стопка потёртых карточек неудавшегося фотографа.

Тору был уверен, что видел больше, чем было нужно, но спрашивать Юру не было времени. В другой раз. Когда-нибудь он обязательно спросит.

Они добрались до обрыва, по ощущениям, за считанные минуты. Устало отбросили велосипеды и, подойдя к краю, сели на тонкую пластинку твёрдой земли.

— Я не ответил тебе, — напомнил Юра, восстанавливающий дыхание рваными вдохами, — теперь и поговорить можно. Я не сказал сразу, потому что хотел, чтобы ты ещё раз стал моим другом, только уже взрослым и более сознательным. Я, наверное, виноват перед тобой, потому что сразу узнал и всё понял. И перед тем виноват, что ты так долго трепал себе нервы. Но мне правда хотелось. Иначе я бы до сих пор считал, что мы общаемся только из-за твоей больной тяги к прошлому. Но ты принял моё новое настоящее, после смерти отца и прочей случившейся грязи. Я боялся, что ты не поймёшь правильно, хотя верил в то, что поймёшь. И не ошибся. Вот что-то, а ошибаюсь я редко, особенно насчёт людей. Теперь же всё хорошо? Я спокоен, что твои чувства искренни, а твой ненаглядный Юмэ, — он пригладил растрепавшиеся волосы, очевидно смущаясь, — сейчас сидит на всё том же краю земли и уже без стекла, которое тебя наверняка бесило, обсуждает скучную взрослую жизнь. Мы не этого ли боялись? — Юра усмехнулся, перевёл взгляд в небо и тыкнул пальцем куда-то в его черноту. — Кассиопея. Мне кажется, всё в итоге сложилось лучше, чем могло бы. Думаю, можно считать, что мы исполнили наши глупые детские мечты.

— Я сегодня снова почувствовал себя настоящим, — выдохнул Тору.

— А я себя — мотыльком.

— До сих пор не представляю, насколько невероятный твой ум, раз создал такое.

— Мелочи, — отмахнулся Юра, — не думай об этом. Просто смотри и запоминай. Мне нравится чувствовать, что я сделал всё возможное. Так спокойнее и не приходится ни о чём лишнем думать. И дышится легче.

— Если ты хочешь знать, — нерешительно начал Тору, — ты для меня сделал больше, чем кто либо. Серьёзно, никто и никогда не делал столько. Одной этой ночи хватило бы, чтобы доказать.

— Взаимно? — невесело улыбнулся Юра. Тору сразу считал грусть в выражении его лица, но предпочёл промолчать и дождаться лучшего момента.

— Не хочу, чтобы время кончалось, — добавил он.

Юра неопределённо кивнул и, вопреки ожиданиям, не сказал ничего про «всё происходит вовремя». Наверное, сейчас слова потеряли всякий смысл, растворившись в быстром течении реальности, где время с самого начала играло против них.

— Я счастлив, — интуитивно сказал Тору, — сейчас сидеть здесь и не думать о быте, учёбе и работе. Я, наверное, вот так вот и нашёл то, что важно. Я и за прошлое-то держался, потому что думал, что именно там когда-то оставил то самое. А потом понял, что там не было никакого того самого. Потом искал, когда с Кирой общаться стал. Тоже показалось, что нашёл. А потом — поезд и полторы минуты до шага. И ты спасаешь. В последний момент же, как в фильмах. Я ещё на вечеринке думал, на самом деле, а потом, когда ты пощёчину мне дал…тоже думал. Ни в друзьях, ни в таблетках того самого не было. Психиатры ещё Бога иногда советуют, я и пытался. Тоже подотпустило, а потом по-новому всё. По кругу, как хомячка размотало. И я всё не знал, куда прийти, чтобы взять, наконец, то самое. А оно само пришло, вот так просто и неожиданно, как будто сковородкой по голове дали. Ещё весной пришло, кажется, но осозналось сейчас. А без осознания нельзя стать счастливым, потому что всегда не хватает чего-то важного. Твой Бог, Юр, прав был. Всё так и есть. А я поздно понял.

— Всё всегда… — начал он.

— …происходит вовремя? — закончил Тору.

— Конечно. Понял же в итоге. Что понял-то?

— Что у меня есть то самое. И что Бог есть любовь.

Юра коротко усмехнулся и затих, не переставая улыбаться.

Тору долго смотрел на его лицо, пытаясь сохранить его как последние объятия исчезающего Дримленда. Улыбка Юры была кульминацией — взрывом, знаменующим последние мгновения жизни Вселенной.

Создатель прощался со своим Творением — Тору оставалось лишь в тишине наблюдать за их молчаливым диалогом.

Когда Юра вернулся в реальность и его лицо